Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы - [64]

Слева от распахнутых ворот изгородь украшал ряд люминесцентных табличек: «Private possession», «Le domaine privé», «Частное владение».

«Круто!» – решила я и тут же углядела еще большую крутизну.

От калитки справа висела совершенно родная потертая табличка с овчарочьей мордой и полустертой надписью «Осторожно! Злая собака!». Такие «произведения искусства» украшали чуть ли не каждый забор в нашем дачном поселке. Точно такая же скалилась ворам и прочим злоумышленникам с ворот наших шести соток, хотя собак у нас отродясь не бывало.

Под отечественной «овчаркой» сияли две новехонькие таблички. Первая предназначалась криминальным французским элементам и предупреждала: «Dangereusement! Un chien méchant!» – «Опасно! Злая собака!» Вторая целилась в англичан. Тоже известный народ! Не зря Шерлок Холмс именно оттуда: «Dangerously! A malicious dog!»

«Что же это за Леха такой? – ломала голову я. – Куда мы вообще попали?» Утешало единственное: попали не мы одни.

От крыльца уже бежал лакей в красной ливрее, будто действительно выскочивший из русской сказки. Мы вошли в шале и тут же наткнулись на рыжего родного дядю Сему. Стало спокойнее.

– Девчонки, – предупредил дядя Сема, – тут без церемоний. Каждый делает что хочет. Короче, Запорожская Сечь.

– Кто? – Мне показалось, что я ослышалась.

– Или где там Стенька Разин выпивал? Короче, скоро будут княжну топить. Это, конечно, не мои маски-шоу, но тоже должно быть весело. Только к речке близко не подходите!

Какая сечь? Какая княжна? А речка тут откуда? А, ладно, разберемся, не впервой.

Мы вошли в громадный холл. Я, честно говоря, даже озадачилась: как такой мог поместиться в столь маленьком домике?

Посредине холла, перерезая его надвое, струилась ярко-голубая речка.

«Обманка, – решила я, – световой эффект».

Однако речка оказалась самой настоящей. По крайней мере, вода в ней присутствовала и была исключительно мокрой (я рукой попробовала). Сквозь прозрачную синь просвечивали разноцветный галечник и светлый песок. Под водой у речных берегов плавно выгибалась ярко-зеленая растительность, меж узорчатых листьев которой сновали яркие пышнохвостые рыбки.

– Ты когда-нибудь что-либо подобное видела? – ошарашенно обратилась я к Юльке.

– В Эмиратах, в отеле. Но тут круче!

Шириной удивительная речка была метра три, не перескочишь, длина представлялась невнятной: исток терялся в глубине холла, а устье упиралось прямо в дальнюю стену, вернее, под нее, безмолвно втягиваясь в каменный серый грот.

В глубине зала, видимо, у речкиного начала, наблюдалось оживление, шум и крики перемежались диким хохотом и звонкими шлепками. Конечно, моя профессия позвала меня в дорогу.

На крупных светлых голышах, спустив в воду нескончаемые ноги, восседали русалки. Хвосты, усыпанные бисерными блестками, вальяжно возлежали рядом. Кроме хвостов, крепившихся тонкой перепонкой к интимным местам, на русалках больше ничего не было. Длинные белокурые волосы целомудренно прикрывали груди.

Речные дивы, видимо выполняя указания талантливого режиссера, скромно опустив очи долу, плели незамысловатые веночки из петрушки, сельдерея, вкрапляя в них цветные пятна, которые ловко изымали из стоящих рядов горшков с неизвестными мне растениями, цветущими лиловыми и розовыми колокольчиками.

В тихих водах невинной речки колыхался настоящий челн. По крайней мере, я себе представляла его именно таким: узким, как торпеда, с кичливо загнутым носом и алым стягом паруса на мачте, роль которой удачно исполняла лыжная палка. Несколько мужчин, одетых исключительно в костюмы аквалангистов, пристраивали на дно челна тяжелый большой ковер.

«Для княжны», – поняла я.

Самой несчастной, предназначенной для исторического заклания, пока не наблюдалось. Зато чуть поодаль еще несколько мужчин громко спорили, кому быть Стенькой Разиным. Один, уже знакомый лоснящийся азиатский «форбс», был забракован из-за нерусской внешности. Второй – высокий и тяжелый Леонид, страшно похожий на очень известного главу самого крупного в стране металлического холдинга, имел все шансы на победу, но тут вылез хорошо всем знакомый представитель надзорных структур и вежливо сказал:

– Использовать должностное положение в личных целях запрещено действующим законодательством.

– Какое должностное? – огрызнулся Леонид. – Я же не в мартен лезу, а наоборот!

– Если б в мартен, кто бы спорил, – утешил видный налоговик. – А так ты тут хозяин, обязан уступить место гостям.

– Тебе, что ли? – поинтересовался, как теперь выяснилось, легендарный Леха-хозяин. – Ни за что! И так всю кровь выпил!

– Зачем мне? – пожал плечами надзорник. – Вон, кинематограф хочет! – Он ткнул пальцем в нежно улыбающегося киношника, в компании которого мы сюда прибыли.

– Совсем сдурел? – хозяин покрутил у виска толстым пальцем. – Он же этот. Ну. А княжна у нас – баба!

– Поэтому он ее и утопил! – обрадованно крикнул кинодеятель.

До меня эта истина, изреченная с предельным пафосом, доходила долго. Видно, сказывались непосильные эмоциональные перегрузки куршевельского сезона. А когда я все же поняла.

Блин! Вот она, разгадка! А историки головы ломают, чего да как! С другой стороны. Неужели великий атаман предпочитал однополую любовь? Весьма неожиданный расклад, весьма.