Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы - [55]

– Ох! – крякнул он. – Твою мать! Ты что, сдурела?

Не обращая внимания на поверженного врага, я гордо переступила через скорчившуюся тушу.

Голубки продолжали целоваться.

Они ничего не слышали и не видели. Словно и не случился только что рядом с ними настоящий акт гражданского мужества. Словно и не их кинулась я спасать, рискуя собственной молодой и перспективной жизнью.

Как бы вы поступили на моем месте? Вот и я. Растерялась.

Позади барахтался пришибленный гонщик, тихо и опасливо матерясь, впереди синело бескрайнее небо, а в центре этого несовершенного мира стояла отрешенная парочка и усиленно зарабатывала себе массированное обветривание лиц.

Немножко понаблюдав, как Макс языком щекочет Юлькины ресницы, я вдруг поняла, что элементарно и бестактно подглядываю. И тут же страшно, до ломоты в деснах, мне захотелось оказаться на Юлькином месте. Чтобы кто-то – не важно кто – вот так же нежно елозил губами по моему лицу, говорил милые глупости, обнимал мое трепетное тонкое тело.

Я стояла, открытая всем куршевельским ветрам, одинокая, ненужная, лишняя, как забытая в сугробе лыжная палка, и тихо завидовала. Мне очень хотелось быть любимой и любящей. Или хотя бы чуточку влюбленной.

Резко отвернувшись, я зашагала назад, наверх. По пути автоматически подала руку все еще барахтающемуся в снегу бордеру-камикадзе. Тот удивленно принял помощь, встал.

– Слушай, – неожиданно для себя самой сказала я, – научи меня кататься на доске!

– Правда, что ли? – расцвел он. – Пошли!

Иван, моего нового знакомого звали именно так, привел меня на левую часть склона, где осваивали премудрости модного катания новички.

– Давай, Даша! Отвечаю, через час ты у меня как птица летать будешь!

– За базар ответишь, – пообещала я.

Ванька весело заржал.

Учителем он оказался отменным! Уже минут через двадцать я вполне уверенно держала ноги на доске, причем ощущая собственные конечности не вмурованными в жесткий бетон, а вполне живыми и послушными. Когда я в десятый раз лихо съехала с высоты метра в полтора, Ванька решил усложнить задачу и показал мне простейший поворот. Потом мы отработали руки, потом стойку, потом.

Если бы мне кто сказал, что за час школы я по уши влюблюсь в сноуборд!..

Легкая, изящная, красивая, я невесомой птичкой летала по снежному пятачку, сурово определенному Ванькой, и чувствовала себя совершенно счастливой.

– Дашка, ты прирожденная сноубордистка! – орал он.

Его черные глаза задорно блестели, смуглые щеки цвели румяными ямочками, из-под шапки выбивались непокорные черные кудри. Мой учитель был очень хорош собой! И я уже благосклонно представляла, как после замечательного и полезного урока мы пойдем к подъемнику, держась за руки, а по пути будем останавливаться и целоваться.

– Дашка, вот ты где! – образовалась вездесущая Юлька. – А мы тебя обыскались! Думали, ты в гостиницу ушла.

– Какая гостиница! Смотри! – И я ловко крутнулась на склоне, технично и грамотно выполнив только что заученный прием.

– Ни фига себе! – поразилась Юлька. – Когда это ты успела научиться?

– Так я же кататься пришла, а не. – «целоваться» – чуть не выболтнул мой шустрый язык.

– Ну вот, Даша, – обиженно прогудел Макс, – а со мной тренироваться не захотела.

– Так у тебя уже есть ученица, – отмахнулась я. – Вот и совершенствуйся. А мы с Ванечкой. Да, Ванюш? – И я интимно чмокнула своего наставника в щеку. – А завтра будем grab отрабатывать. Да, Вань?

– Нет, Даш, grab теперь только в Москве, на Воробьевке. Мы с предками сегодня в Киц уезжаем. Лично я бы в этот Козлоград ни в жизнь не поехал, дыра жуткая, но мать каким-то австрийским друзьям обещала на три дня зарулить.

– Киц? А это что?

– Да Кицбюэль! Курорт горнолыжный.

– А почему Козлоград?

– Да потому что тамошний символ – козел! И название города так же переводится.

– Вань, – мгновенно решила показать свою осведомленность я, – а ты в курсе, что там для русских квоты ввели?

– И ты купилась? – Иван весело расхохотался. – Мать с отцом вчера на какой-то тусе были, там про это узнали, чуть с ума не сошли! В отель притащились, давай своим друзьям звонить! Те пол-Австрии на уши поставили. Ночью! Представляешь? Какого-то министра разбудили. Короче, к утру выяснилось, что это – байда.

– Да ты что! – не поверила я.

– Точно. Вроде завтра уже опровержение в прессе появится. А в России уже кипеж по этому поводу до небес стоит. Ну ладно, все, побежал. Время!

– Уже? – расстроилась я.

– Дык надо! Предки – это святое! А то с довольствия снимут! Я тебе в Москве позвоню, ладно?

– Звони, – печально кивнула я, обреченно понимая, что целоваться на куршевельском ветру мне и сегодня не придется.

Макс, напряженно вслушивающийся в наш диалог, вдруг глупо обрадовался:

– Даш, чего Москвы ждать? Я тебя и сам всему научу. Подумаешь, grab! Да мы с тобой щас ollie забубеним!

– Ты че, в натуре! – оторопел Иван. – Какой ollie? Она же еще стоять толком не может!

– Малыш, – покровительственно похлопал его по плечу Макс, – мы тут сами по-родственному разберемся. O'key?

– Все, Даш, побегу, – заторопился Иван. – До встречи!

Мое несостоявшееся романтическое приключение унеслось в сторону солнца, растворившись в его белых лучах, а мы дружной троицей отправились в ближайшую кафешку, попить чаю и съесть по пирожку.