Курортная зона - [18]

* * *

Ждешь чего-то, ждешь, а получается все совсем не так, как представляешь. И кажется — чего ты хотел, на что надеялся? Вот на это? И дядя Муся квартиру продал, и новым жильцам пора въезжать — а ему все хуже и хуже… И сын Боря, вместо того чтобы срочно вылететь сюда, все ссылается на какую-то работу… И ветер по ночам хлопает оконной рамой, и пусто за окном, и в небе пусто, и в море…

* * *

— А нас Танечка Неизвестная на свадьбу приглашает, — говорит мадам Погориллер.

Надо же! — думает Ленка.

— Всех, кто с ней выступал, приглашает. Хорошее выступление было, правда? Рядом со мной человек так даже прослезился.

Ленка знала этого человека — пожилой сумасшедший, он слезился каждый раз, когда слышал стихи о любви и разбитом сердце, даже самые плохонькие; а Рондо со своим высоким стилем и широким поэтическим размахом произвел на него особенно ударное действие.

Прощай, моя последняя нота,

золотисто-лиловое «ля».

Ты уходишь, как уходит пехота,

по заснеженным окопам пыля.

Ленка тоже считала, что строчка с окончанием на «ля» — смелая находка, потому что даже поэту-романтику известно, какая именно рифма приходит в голову в первую очередь девяноста девяти процентам слушателей.

— А за кого она замуж выходит? — интересуется Ленка.

— Она не сказала. Говорит, это сюрприз.

Надо же! — опять думает Ленка.

— Так она нас ждет завтра вечером. Петра Великого, 9. Мы там все и соберемся у дома — в семь, скажем.

Она пожимает плечами.

— А еще говорила, в Лузановке живет…

— Врала, как пить дать, — авторитетно объясняет Ленка. — Для романтики врала. Поэт должен быть изгоем… И, помолчав, добавила.

— А меж евреев, так и гоем…

— Ты мне голову не морочь, — устало говорит мадам Погориллер.

— Ты мне лучше скажи, и что мы ей подарим?

— Ну что дарят на свадьбу… рюмки. Поэтессе можно и стаканы.

— Тогда сдавай в расчете на сервиз, — уверенно говорит мадам Погориллер.

— На столовый? — пугается Ленка.

— Ну, — мадам Погориллер быстро подсчитывает в уме их общие возможности, — на чайный. Или нет… на чашки с блюдцами! Вроде вот этих И почем ваши чашки? — спрашивает она у лоточницы.

— По восемь, — тут же отвечает та, — но если будете брать, то по семь.

— Ну? — хищно поворачивается к Ленке мадам Погориллер.

Ленка некоторое время размышляет над этим странным соотношением абстрактной и конкретной цены, потом неохотно вынимает из кошелька купюру.

— Это уже похоже на правду, — соглашается она.

* * *

У дяди Муси ее встречает медсестра. Лицо у нее озабоченное.

— Проходи, — говорит она, — только тихо. Он спит, кажется.

— Ну как он? — шепотом спрашивает Ленка.

Медсестра пожимает плечами.

На столике у кровати лежат пустые ампулы, использованный одноразовый шприц и рецепт с двумя печатями. Дядя Муся не спит.

— А, Леночка, — слабым голосом говорит он, — хорошо, что ты пришла. А то мне что-то нехорошо.

— Ничего, дядя Муся, — бодро говорит Ленка, — ничего! Еще пара недель, и вы в Америке. А там знаете, какая медицина…

— Америка… — тихо шепчет дядя Муся, и отголосок былого вожделения растворяется в душной комнате вместе со вздохом. — Зачем, все в порядке. Я уже там побывал.

В комнате тихо.

— Я уже был в Америке, разве ты не знаешь? — удивляется он. — Повидал своих — Борю, Левочку… Он так вырос. Они там хорошо живут… Мы так хорошо посидели, поговорили. Они мне так обрадовались… Только вот знаешь, что обидно, Леночка, — он недоуменно смотрит на нее. — Джерри меня не узнал. — Медсестра качает головой. — Всего пару лет прошло, — удивляется дядя Муся, — а он меня уже забыл.

— Все, — медсестра машет рукой, и говорит Ленке — уже в коридоре: — Не сегодня, так завтра. С ним есть кому сидеть-то?

— Вечером придут, — устало говорит Ленка, — а пока я посижу.

— Расскажите мне еще про Америку, дядя Муся, — просит она.

* * *

У дома с табличкой «П. Великого, 9» с букетом в руках стоит Марк Рондо. Рядом с ним Марк Полонский — без букета, но в галстуке.

— А, Леночка, — Рондо, изысканно склонившись, целует ей ручку, — вы прекрасно выглядите, вечная женственность…

Это не комплимент, думает Ленка, это хуже.

— И не удивительно, что вы так плохо выглядите, Лена, — подхватывает Полонский. — Такое психическое напряжение даром не проходит. Я же говорил, что этот вечер в Доме ученых обречен на провал. Та еще публика!

— Замечательно все прошло, да?! — Из-за угла выплывает мадам Погориллер, легко пронося в пухлой руке не очень большую коробку. — Вас так хорошо принимали!

— Принимали, — бормочет Марк Полонский, — они примут! Они меня уже в Союз писателей принимали!

— Ну-ну! — басит мадам Погориллер. — Это же совсем разные люди! В Союзе писателей — писатели. А у нас — ученые. Это же культурная публика.

— Бандиты в Союзе писателей, — горько говорит Полонский.

— Ладно, — Ленке надоедает торчать у подъезда, тем более, что сверху, с дерева, на нее сыплются белые пяденицы. — Пошли. Хоть повеселимся.

Танечка Неизвестная в белом платье. Разрумянилась, глаза горят.

— Проходите! — говорит она трепетным голосом. — Проходите! К столу!

В прохладной квартире совершенно тихо. Ни смеха, ни возбужденных голосов.

— А где все? — интересуется Рондо.

— Подойдут. Они еще подойдут.