Курение мака - [85]

Кьем появился к концу дня, снова поджег благовония в горшочках, совершил в хижине свои ритуалы, напевая при этом что-то ритмичное.

– Луна! – сказал он мне. – Луна! – Он хотел, чтобы я был готов. Еще он жестами попросил некоторые личные вещи Чарли, и я дал их ему.

Перед наступлением темноты Набао принесла нам свой суп с лапшой, но ни у меня, ни у Чарли аппетита не было. У нее так громко бурчало в животе, что мы с Миком проводили время на улице, чтобы не смущать ее. Мик тоже вел себя странно. Он притих и постоянно крутил в пальцах свой амулет.

– В чем дело, приятель? Он глубоко вздохнул:

– Помнишь буддийского монаха в Чиангмае?

– Ну и что?

– Я все думаю об одной его фразе. Он сказал мне, что, когда горшок разобьется, он вновь становится глиной. Ущербное становится целым. Странно, да? Вот Чарли думает, что проступок оказал влияние на луну, и та стала ущербной. И тут появляюсь я, а на амулете у меня лунный месяц. Я теряю этот амулет, а сегодня, в канун полнолуния, нахожу его. Это же все неспроста? Что-то за этим стоит?

– Ты это к чему?

Я заметил, что Фил внимательно слушает.

– Мик считает, что это знак. Как будто нам суждено было оказаться в это время в этом месте, да?

Я пристально посмотрел на него:

– Мик, приди в себя!

Он многозначительно взглянул на мою перевязанную руку. Потом повернулся к Филу и поднял бровь.

Наступили сумерки, и сразу похолодало. Я понял, что вот-вот что-то должно случиться, поскольку внезапно выключили радио, и на этот раз я знал, что дело не в генераторе. Затем я услышал шум снаружи и вышел на крыльцо. Со всех концов к нашей хижине собирались крестьяне: мужчины, женщины, дети – даже древние старики, которых я раньше не видел. Двое или трое мужчин высоко держали горящие факелы, а у остальных, даже у самых маленьких, в руках была посуда, в основном алюминиевые кастрюли или плошки. Жители выстроились в два ряда, образовав проход вдоль улицы. На дальнем конце прохода стоял Кьем.

Кьем издал какое-то улюлюканье. Когда он замолчал, жители стали часто-часто бить в свои кастрюли и котелки палками, ложками, чем придется. Я поднял глаза на луну. Она была полная, как серебряная тыква, и висела невероятно низко над землей.

Я зашел в хижину.

– Началось, – сказал я.

Я не знал, что будет дальше. Это зависело от Чарли. Потом у двери послышался шорох и треск и с другой стороны стены – такой же. Это крестьяне отрывали от хижины бамбуковые жерди, расширяя нам вход, как будто решили разобрать хижину.

– Ой, нет! – воскликнула Чарли. – Не надо! Набао сидела рядом и гладила Чарли по руке. Она знала, уже приготовила трубку с опиумом для Чарли.

– Да, ей это понадобится.

Пока Чарли курила трубку, одна за одной отрывались от стены бамбуковые жерди. Я полез в рюкзак и кое-что вытащил из него, припасенное мною как раз на этот случай. Это был мой прием черной магии.

– У тебя, Чарли, украли это, пока ты здесь была. На, возьми.

Это был ее паспорт, который отдал мне в Чиангмае Бразье-Армстронг. Я держал его открытым на странице с фотографией.

Я рассуждал так: если местные обитатели верят в магическую силу фотографии, то, по их понятиям, украденная душа должна сейчас вернуться к Чарли. Дрожащей рукой она взяла у меня паспорт.

На снимке милая молодая девушка улыбалась в камеру. Фотограф снял ее вот-вот готовую расхохотаться. Снимок был сделан за две недели до ее восемнадцатилетия.

– Видишь? – сказал я. – Это моя девочка. Она еще не выросла.

Думаю, я хотел сказать, что такой она была, когда я еще что-то значил в ее жизни. Чарли посмотрела на меня и спросила:

– Все будет хорошо, папа? Правда?

– Конечно. Я ведь тебя нашел. – Я засунул паспорт в кожаный мешочек и повесил ей на шею. – Дело ведь не в фотографии, слышишь? Все дело в любви, Чарли. Нас любовь спасет. Правильно я говорю, Фил?

– Правильно, – отозвался Фил.

– Так и есть, Чарли, – кивнул Мик. – Так и есть. Грохот кастрюль снаружи нарастал, становился все более нетерпеливым. Жерди отлетали со стен теперь уже со всех сторон.

– Вот. – Мик повесил свой амулет на шею Чарли.

– О Боже! – Теперь уже Чарли задрожала, заливаясь слезами. – О Боже!

– Возьмешь? – спросил Фил. Он хотел, чтобы она взяла его карманную Библию.

Чарли вцепилась в книгу, и Фил, казалось, получил громадное облегчение.

– Чарли, – сказал я. – Я горжусь тобой. Все у тебя получится. – Глаза у нее были закрыты, но она покивала мне. Я действительно начал думать, что она справится. – Мне бы тоже затяжка не помешала, – добавил я и сделал небольшую затяжку. Чарли засмеялась, но это был истерический смех, почти содрогание.

– Похоже, я сама не дойду, – сказала она слабым голосом.

– Мы тебя отнесем, – сказал Мик. – Ты как, не против?

Она кивнула. Одной рукой она сжимала кошелек с паспортом и амулет, другой – Библию. Мы с Миком подхватили ее с двух сторон и поднесли к порогу. Фил шел следом за нами, равномерно дыша мне в затылок. Когда крестьяне увидели нас на пороге, грохот и шум усилились. Я даже себя слышал с трудом. Чарли обняла меня за шею, спрятав голову у меня на груди.

– Ну, давай, – сказал я Мику. – Я ее отнесу. Боль обжигала мне руку, но я хотел этого, хотел чувствовать боль оттого, что ее несу.