Курение мака - [81]
Я выкурил пять трубок – и хоть бы что. Правда, рука перестала болеть.
Чарли слушала Фила, который рассказывал ей про родителей, ну то есть про Шейлу и про меня, и лицо у нее было озабоченное, как будто я натворил что-то, а исправить уже нельзя, поздно. Я часто видел такое выражение у Шейлы, когда дети были еще маленькими. Наверное, и у меня в те годы такое выражение тоже не раз бывало. Фил достал карманную Библию и стал размахивать ею у меня перед носом и при этом поучал меня, как уличный проповедник, читал мне проповедь о моей жизни. В ответ на это я опять рассмеялся. Потом я перевел взгляд на Мика; мне было интересно, почему он не смеется, но он довольно мрачно на меня поглядывал. Лицо у него было потное, глаза навыкате. Со стороны это было очень смешно. И от того, что они так серьезно ко всему относились, меня разбирало еще больше.
– Я не от опиума смеюсь, Мик, – пояснил я. – Опиум ни при чем. Просто у вас такие лица! Это надо видеть!
Его глупое молчание рассмешило меня еще больше.
– У тебя передозировка будет, если не остановишься, – предупредила Чарли.
– Иду на рекорд, – ответил я, и так остроумно, что даже сам засмеялся.
Чарли покачала головой.
То, что началось потом, я плохо помню. Я потерял счет выкуренным трубкам. Меня завораживал сухой шорох банановых листьев. Завораживал настолько, что я мог слушать его часами. Лист, шших, переворачиваясь, ложится, шших, на стол, за ним другой. Или они у меня в голове шуршат? Или Набао, шших, жилистой рукой раскладывает по столу сухие листья? Еще я удивлялся, что в забытье не впадаю. Чувство было совершенно другое. Мои мысли начали проходить у меня перед глазами, обрели реальность. То есть внутренний мир стал внешним, и наоборот.
И оказался совсем не таким прекрасным, как я его себе представлял. «Райское блаженство» – просто пустой звук, говорить не о чем. На самом деле здесь краски приглушенные. Я оказался в светло-коричневом или темно-оранжевом пространстве, практически совпадающем с привычным миром, только слегка смещенным, будто под углом. Двойное зрение.
– Наверное, это из-за освещения, – сказал я вслух, пытаясь объяснить, что горящие свечи дают этот оранжевый отблеск, вводят чувства в обман. Мик что-то ответил, но я не расслышал и переспрашивать не стал. Я думал о том, каким старым оказался этот мир. Невыразимо старым, отжившим, исчерпанным.
Можно подумать, что меня это пугало, но нет, напротив, я оставался совершенно спокойным, безразличным.
Хотя тут надо подобрать другое слово. Это не подходит. Безразличия не было. Древний мир опиума был мне приятен. Я еще не смог понять чем и вдруг почувствовал аромат. Да, я ощутил запах! Даже воскликнул: «Ха!» – когда вспомнил, вспомнил запах новорожденного младенца, его темечка. Ну да, это был тот же знакомый аромат застывшей любви, только удесятеренный.
Разумеется, нигде поблизости не было никакого ребенка. Запах шел от земли.
Мне было так хорошо, что не хотелось двигаться. По венам у меня текла не кровь, а мед. Но мне было так интересно рассмотреть, понять, лежать на месте я не мог. Я поднялся и вышел из хижины.
Или я так думал? Но я ведь был в маковом поле, хотя потом Мик сказал мне, что я действительно выходил, но на минуту и тут же вернулся и выкурил еще одну трубку. Минуты не могло хватить на то, чтобы так подробно все обдумать.
… Шших, рука перевернула листок.
Возможно, чувства обманывали меня, но я помню, как пришел на маковое поле и встал среди маков. Сборщики уже ушли, завершив дневные труды. Ноги у меня были ватными, руки обмякли, и, оказавшись в поле, я сразу сел на красную землю и уставился на надрезанные головки. Меня поразило число плачущих маковых головок. Опиум не просто капал, он проливался благодарными слезами.
Потом назад, в хижину. Чарли на этот раз тоже в слезах. И Фил на коленях рядом, с зажатой в ладонях Библией, шепчет мне на ухо молитвы, будто его кто просил. Шепчет, будто листья сухие перебирает.
Теперь я понял, любое горе оставляет на нас надрез. Холодными лунными ночами мы истекаем слезами как кровью, сочимся невнятным составом души, и он, застывая, густеет. Не знаю, кому это надо, да и о качестве можно поспорить, но кто-то зачем-то выходит наутро в поля и собирает вытекший за ночь сок. Если первый крик младенца вызван болью, значит, и первая капелька сока появится, едва он успел родиться.
Крик боли становится прославлением жизни. Затяжка, выдох.
Шших. Морщинистая рука перевернула листок. Да, но сборщики кто? В какой подворотне, в какой крысиной дыре можно встретить продавца, что украдкой продаст вам пакетик застывшей любви? Можно ли на этом заработать? А если всех подсадить? Человечество в муках за ночь прольется таким количеством сока, что наутро сказочным бандитам, спрятавшим лица под капюшонами, останется лишь соскрести все это с простыней. Только всех подсадить, весь мир. И название зелью придумать. Любовь.
Я любил Шейлу, любил Чарли, любил Фила. Затяжка. Переживал. Плакал. Смеялся. Выдох. Чем глубже затяжка, тем сильнее выдох. Наркотики. Алкоголь. Религия. Секс. Когда становишься старше, уже сложнее. Хотя музыка, песня, любая, в своем роде плач. Любовь – рыдание. Лежишь, стонешь, плачешь.
Впервые на русском – в буквальном смысле волшебный роман мастера британского магического реализма, автора, который, по словам именитого Джонатана Кэрролла, пишет именно те книги, которые мы всю жизнь надеемся отыскать, но крайне редко находим. Тара Мартин ушла гулять в весенний лес – и пропала без вести. Ее родные, соседи, полиция обшарили окрестность сверху донизу, но не нашли ни малейших следов шестнадцатилетней девушки. В отсутствие каких-либо улик полиция даже пыталась выбить признание из возлюбленного Тары – талантливого гитариста Ричи со всеми задатками будущей рок-звезды.
Впервые па русском – один из знаковых романов мастера британскою магического реализма, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Зубная фея» и «Курение мака», «Скоро будет буря» и «Правда жизни».Майк и Ким Хэнсон пожертвовали всем в своей жизни, чтобы осуществить давнюю мечту – поселиться на заброшенной вилле на крохотном греческом островке. Но почему все, о чем они только ни подумают, сразу воплощается – змеи, скорпионы и тропические бури? Кто наблюдает за ними от руин монастыря, сохраняя абсолютную неподвижность? И не сам ли древний святой бродит в железных башмаках по горным тропинкам, безжалостно насаждая справедливость?
Грэм Джойс — яркая звезда современной британской литературы, тонкий психолог и мастер увлекательной фабулы, автор, который, по словам именитого Джонатана Кэрролла, пишет именно те книги, которые мы всю жизнь надеемся отыскать, но крайне редко находим. Он виртуозно препарирует страхи и внутрисемейную ненависть, филигранно живописует тлеющий под спудом эротизм и смутное ощущение угрозы.Алекс работает археологом и раскапывает древний замок прямо в черте города. Его жена Мэгги сидит дома с детьми и мечтает получить диплом психолога в местном университете.
От знаменитого автора «Зубной феи» и «Курения мака» – эпическая сага о семье, любви, войне и волшебстве. Марта – матриарх семьи из семи дочерей, передающей по кругу Фрэнка, родившегося в последний год войны у эмоционально нестабильной Кэсси, ассоциирующей себя с леди Годивой. Фрэнк общается с невидимым Человеком за стеклом и учится бальзамированию, осваивается в коммуне и пытается совладать с зачатками дара предвидения…
«Зубная Фея» – самый известный роман блестящего английского писателя Грэма Джойса.Существует поверье: если ребенок, засыпая, положит под подушку выпавший молочный зуб, его заберет Зубная Фея и оставит вместо зуба монетку.Проснувшись однажды ночью, семилетний Сэм обнаруживает у своей постели Зубную Фею, больше похожую не на персонажа Шарля Перро или братьев Гримм, а на злобного гопника неопределенного пола. Он сам виноват: не надо было просыпаться, не надо было видеть фею. Теперь она (или он?) будет сопровождать Сэма все его детство и юношество, меняясь вместе с ним, то помогая ему, то угрожая, но ни разу не давая ответа на вопрос: реальность это или кошмарный сон и кто кому снится?
Знаменитый писатель Джонатан Кэрролл сказал, что Грэм Джойс пишет именно те романы, которые мы всю жизнь надеемся отыскать, но крайне редко находим.«Магический реалист» Джойс виртуозно препарирует страхи и внутрисемейную ненависть, филигранно живописует тлеющий под спудом эротизм и смутное ощущение угрозы. В романе «Скоро будет буря» большая компания англичан приезжает отдыхать на юг Франции и поселяется в огромном старом особняке. На дворе август – пора убийственно жарких дней, за которыми нередко следуют грозы и ураганы.
Ирен, археолог по профессии, даже представить себе не могла, что обычная командировка изменит ее жизнь. Ей удалось найти тайник, который в течение нескольких веков пролежал на самом видном месте. Дальше – больше. В ее руки попадает древняя рукопись, в которой зашифрованы места, где возможно спрятаны сокровища. Сумев разгадать некоторые из них, они вместе со своей институтской подругой Верой отправляются в путешествие на их поиски. А любовь? Любовь – это желание жить и находить все самое лучшее в самой жизни!
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Повесть «Пробел» (один из самых абстрактных, «белых» текстов Клода Луи-Комбе), по словам самого писателя, была во многом инспирирована чтением «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», повлекшим его определенный отход от языческих мифологем в сторону христианских, от гибельной для своего сына фигуры Magna Mater к странному симбиозу андрогинных упований и христианской веры. Белизна в «онтологическом триллере» «Пробел» (1980) оказывается отнюдь не бесцветным просветом в бытии, а рифмующимся с белизной неисписанной страницы пробелом, тем Событием par excellence, каковым становится лепра белизны, беспросветное, кромешное обесцвечивание, растворение самой структуры, самой фактуры бытия, расслоение амальгамы плоти и духа, единственно способное стать подложкой, ложем для зачатия нового тела: Текста, в свою очередь пытающегося связать без зазора, каковой неминуемо оборачивается зиянием, слово и существование, жизнь и письмо.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.