Курение мака - [74]

– Помнишь жалобу Милосердия, папа, когда Паломник проходил мимо? Оно ему сказало: «Привиделось мне, что сижу я в пустыне и оплакиваю свое окаменевшее сердце». – С этими словами он встал и вышел из хижины.

Вздох, который вырвался у меня в тот момент, был больше похож на стон. Мы дошли до того, что обмениваемся невразумительными цитатами, и это игра, в которой я постоянно терплю поражение. Я чувствовал, что Фил отгородил себе какой-то недосягаемый уголок на небе точно так же, как это сделала Чарли.

– Доченька моя, – шептал я, поглаживая ее ногу. – Я пришел за тобой. Но как же мне достучаться до тебя? Как достучаться до вас? Я не знаю дороги, Чарли, но если б знал, ты же понимаешь, я бы кинулся к тебе и спас. Ты же знаешь, что это так! Ради тебя я прошел бы босиком по горящим углям!

Когда у меня уже челюсти свело от моего монолога, я вышел наружу и сел рядом с Миком обсудить, чего же нам ждать в ближайшем будущем. Спросил его, где Фил. Он не знал. Я-то рассуждал так: после всего, что я рассказал Джеку, он, возможно, решит нам помочь. Какое-то время мы помолчали, затем Мик пустился в рассуждения об экзотических фруктах, каких он прежде и в глаза не видел, и о том, что он собирается прихватить некоторые из них в Англию. Скорее всего он притворялся, чтобы поднять наше безнадежное настроение, и держался так, словно у него нет ни капли сомнения: все кончится самым благоприятным образом. На Лестерском рынке вся эта экзотика пойдет нарасхват. Говоря по правде, я в этом сомневался, но он продолжал трепаться в том же духе. И тут…

Щелк! Кнут Джека ударил по земле рядом с моей рукой. Красная пыль рассеялась как дымок от выстрела.

– Эй вы! Убирайтесь в хижину! Хватит с меня неприятностей от вас!

Кнут просвистел снова, но Мик и я уже вскочили на ноги. Позади Джека с ухмылкой стоял бородатый Као. Он откровенно наслаждался.

– Остыньте! – попытался урезонить бандита Мик. Ну, это он зря. Джек снова щелкнул кнутом, и тот обвился вокруг голой ноги Мика, повыше лодыжки. Мик отшатнулся, выругался и с трудом сохранил равновесие. Он шагнул вперед, но Джек уже направил на его голову пистолет.

– Где мальчик, толстяк? Ты знаешь, где мальчишка?

Мик был поразительно спокоен:

– Какой мальчик? Которого я из хижины выкинул?

Тут Као громко затараторил на тайском. С явным злорадством в голосе.

– Я вам про генератор не успел рассказать, – обратился я к Джеку, – а ведь это он его ломает.

Джек взглянул на Као, потом на меня, затем опять на Као; послеполуденный жар и сам воздух, казалось, уплотнились. Я ощущал, как начинают раскачиваться огромные невидимые качели, ускоряя неумолимый ход событий. С пугающей ясностью я почти услышал, как закрутились шестеренки в голове Джека, пока он сверлил глазами Као. Казалось, часть невидимого рисунка-головоломки у него в мозгу вдруг нашлась и разом встала на место. Картинка оказалась собрана целиком.

Ствол пистолета был еще нацелен в голову Мика. Затем Джек опустил пушку:

– Убирайтесь в хижину и не выходите.

– Делай как он говорит, Мик. Пойдем в хижину. При всей своей вспыльчивости Мик не был дураком. Он отступил в хижину, как пес в конуру.

– Вы тоже! – закричал Джек. – Имейте в виду: если мотор еще хоть раз вырубится, вы – покойник. Слышали? Покойник!

С этими словами он ушел, оставив Као глумиться надо мной.

Као сложил пальцы в виде пистолета, прицелился в меня и щелкнул языком. Прежде чем уйти, он снова ухмыльнулся.

Оказавшись в хижине, Мик занялся своим вздувшимся багровым рубцом на ноге.

Чарли проснулась:

– Что здесь творится? Где Фил?

День тянулся нескончаемо долго. Я старался не прислушиваться к радиоприемнику, орущему во всю мощь. Пронзительное пение чередовалось с непродолжительными паузами, от каждой из которых сердце у меня готово было остановиться. Но к счастью, после каждой паузы начиналась новая песня, отдающаяся эхом с холмов. Сильнее всего меня волновало, куда мог подеваться Фил.

Я очень боялся, что Фил может нас подвести. Все-таки мы были одной семьей. И кто его знает, не пришла ли в голову Фила безумная идея спасти свою семью ценой жизни человека, который членом нашей семьи не был. Серьезность, с которой Фил относился к своей религии, и тяжесть совершенного Миком греха делали эту возможность вполне реальной.

Ну и чем же все это может кончиться? Тем, что мы, забравшись в джунгли, оказались вынуждены пожертвовать Миком, лишь бы привезти Чарли домой? Никогда еще для меня не было так важно знать, что на уме у моего сына.

Я вернулся к Томасу Де Квинси, упорно стараясь отогнать лезущие в голову мысли и заодно отвлечь себя от жуткой неизвестности, которая, словно тень, упала на залитую солнцем деревню. Слова на странице проскальзывали мимо глаз, не привлекая внимания, и я уже отказался от попыток понять хоть что-нибудь из этой книги. Но она, по крайней мере, помогала бороться с удручающе черными мыслями, от которых я никак не мог отделаться.

Я дочитал до конца «Исповедь» и перешел к незаконченным «Воздыханиям из глубины» [36], напечатанным в том же томе. Не знаю, что автор имел в виду, придумывая такое название, но должен сказать – там черным по белому излагались наиболее понятные идеи из всех содержащихся в этой невнятной и запутанной книжке. И в эту минуту посреди всех моих волнений, как озарение, открылся выход к свету. Де Квинси писал о Таинственном Толкователе.