Курдский пастух - [13]

Однажды, проснувшись утром, мы заметили, что исчез старший брат, Бро; его долго разыскивали, но нигде не могли найти. Так мы и остались вдвоем с младшим братом караулить и пасти стадо. Месяца три спустя курды сообщили нам, что брат Бро нанялся пастухом в другое село. Отец немедленно отправился туда и действительно нашел брата, но Бро не захотел вернуться. Он отказался наотрез, говоря, что дома он жил впроголодь: слишком уж велика семья; лучше работать одному — по крайней мере сыт будешь. Отец и мать очень горевала об уходе брата. Ведь Бро был кормильцем семьи: кроме своего пастушества, он в свободное время ходил с матерью в город и в соседние села побираться. При нем жилось гораздо легче. Однако, как ни горевали родители, как ни упрашивали, — Бро не вернулся. Он все лето прослужил пастухом в другом селе.

Лето прошло благополучно, но осенью случилось несчастье: из нашего стада пропало три барана. Отец долго искал их, но все было напрасно. В отчаняии он отправился к ворожее, которая, проделав все свои штуки, сказала, что баранов украл пастух Мирза–Тамо–оглы. Отец отправился к нему с бранью и настойчивым требованием немедленно возвратить украденных баранов и возместить отцу понесенные им убытки. Бедняга–паcтух клялся, что баранов никогда не брал, но ему не верили, потому что верили ворожее. Рассерженный отец отправился к Усу–беку, главе того рода, к которому принадлежал пастух. Но всемогущий бек, как оказалось, сильно злоупотреблял своей властью. За то, чтобы принять отца и выслушать его жалобу, он потребовал барашка. Пришлось дать. На приеме отец мой заявил беку, что, по гаданию ворожеи, трех баранов украл Мирза–Тамо–оглы. Как ни клялся перед беком несчастный бедняк, который и на самом деле никогда не был вором, глава племени признал, что Мирза–Тамо–оглы виновен, и потребовал с него трех баранов, которых, вместо того чтобы отдать отцу, взял себе. Отец был поражен и обижен этим странным решением; он многократно ходил к беку с просьбой выдать ему баранов, но тот конечно не соглашался. Наконец бек пригрозил отцу, что если он еще раз посмеет явиться к нему за баранами, то будет арестован и избит так, что жив не останется. Отец знал, что это не пустая угроза. Он испугался и перестал ходить к беку. Мы были уверены, что бараны безвозвратно пропали, а вместе с ними пропал и весь наш летний заработок. Мы не раз проливали слезы, говоря, что несчастья сваливаются на нас одно за другим, как тяжелые камни.

В один прекрасный осенний вечер мы все трое, т. е. отец, брат Давреш и я, ужинали, сидя в поле: ели хлеб и запивали парным молоком; в это время к нам подошел совершенно незнакомый курд. Курды соблюдают обычай гостеприимства не только в доме, но и в поле; поэтому отец, надоив свежего молока, напоил и накормил гостя, приготовил ему постель на своей кошме и спросил, чем может быть ему полезен. Гость, поблагодарив за угощение и сердечный прием, рассказал, что дней сорок тому назад к его стаду пристали три чужих барана, которые и до сих пор с ним пасутся; он же из расспросов узнал, что бараны поводимому из нашего стада, и прошел сообщить об этом.

Мы несказанно обрадовались этому известию и не знали, как отблагодарить гостя, который оказал нам такую большую услугу. Мы разговорились. Оказалось, что наш спаситель — такой же бедный батрак, как и мы, — сам когда‑то переживал такое же несчастье. Помня свою беду, он пожалел нас и не поленился притти.

На следующее утро я отправился вместе с ним за баранами. Когда мы подошли к стаду, вокруг меня собрались все пастухи и подпаски, предлагая мне узнать своих баранов.

Оглядев издали громадное стадо, я конечно не мог отличить своих баранов. Тогда я поднялся на высокую скалу и сразу указал на трех баранов, которые как бы чувствуя себя чужими в этом стаде, отделились от него и паслись в стороне.

Пастухи похвалили меня за догадливость и назвали хорошим пепором. Затем они приняли меня как гостя и угостили пастушеским жарким. Зарезав молодого, хорошо упитанного барашка и сняв с него шкурку, они разрезали мясо на куски, которые пересыпали мелко накрошенной душистой травой и дикой луковицей и затем уложили обратно в только что снятую шкурку. Между тем подпаски уже успели выкопать неглубокую яму, в которую осторожно опустили шкуру с мясом; яму забросали землей и развели над бугорком большой костер. Когда через два–три часа костер совершенно прогорел, пастухи осторожно отгребли огонь и землю и, аккуратно развернув овчину, стали перекладывать мясо в котелки.

Приятный запах свежеподжаренной баранины, смешанный с запахом трав и лука, возбудил наш аппетит, тем более, что мы с утра почти ничего не ели. Травы были так ароматны, мясо казалось таким сочным —мы с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет приняться за еду. Между тем пастухи торжественно, неторопливо рассаживались в круг, и я из приличия тоже не должен был обнаруживать своего нетерпения. Как вкусен был этот обед!

Отец счел нужным отправиться немедленно к Мирза–Тамо–оглы и просить у него извинения. Он уговаривал его отправиться к беку и взять у него своих баранов. Но всесильный бек не считался с такими бедняками, как мы или Мирза–Тамо–оглы, и конечно оставил баранов у себя. Пострадала от этого дела, кроме Мирзы–Тамо–оглы, еще и ворожея: слух об ее обмане распространимся по всему округу, и престиж ее среди курдов совсем упал: никто к ней больше не обращался.