Курдский пастух - [12]

Юноши и девушки сообщают друг другу свои секреты. Они рассказывают, кто и кого именно наметил себе в женихи или невесты и договорились ли окончательно о женитьбе. Влюбленные говорят о том, как счастливо прошло для них лето, вспоминают кусты и цветы, близ которых сиживали вместе, родники, из которых пили вместе холодную и прозрачную воду, или лунную ночь, под покровом которой, среди гор и цветов, они проводили самые счастливые минуты своей молодой жизни; вспоминают те места, где они на свободе, вдали от зорких глаз родителей, смеялись и играли, плясали, пели вполголоса свои любимые песни и где наконец в решительую минуту поклялись именем «хуадея» всю жизнь оставаться верными друг другу. Девушки показывают подругам подарки жениха или возлюбленного: серебряные или медные кольца, иногда позолоченное зеркальце или разноцветные бусы. И молодые люди в свою очередь показывают полученные подарки: носовые платочки, бисерные кошельки, воротнички и манжеты для рубах, вышитые разноцветными шелками; вязаные шерстяные ноши или перчатки. А кругом — поблекшая трава и засохшие цветы, на деревьях желтые листья; небо хмурится, и резкие порывы ветра заставляют ускорять шаги.

Так медленно подвигаются курды со своими семьями, своим добром и стадами по размякшим от осенних дождей грязным грунтовым дорогам, пока наконец не доберутся до зимних жилищ. Здесь на скорую руку хозяйки устраиваются опять на зиму, убирают привезенные с гор припасы, пересчитывают скот и приводят в порядок хозяйство.

Наступает праздник «бэран–бэрдан», которому больше всех рады пастухи и подпаски, потому что в этот день кончается срок их службы и они получают вознаграждение за свой летний труд. В день «бэран–бэрдан» всех маток отделяют в особый загон и пускают к ним племенных баранов, которые все лето паслись отдельным стадом; это делается для того, чтобы весной следующего года все овцы принесли молодых барашков одновременно.

В тот момент когда баранов пускают к овцам, курды стреляют из ружей и винтовок, как бы празднуя свадьбу своих овец. В этот день приготовляют разные кушанья: «мрто–ха» — халва, «гата» — сдобные сладкие лепешки, «каурма» — жаркое, и приглашают гостей на обед, а затем собирают бедняков, которым хозяева раздают кушанья.

Девушки снимают с головного убора свои шелковые платки и накидывают их на шею своим любимым баранам, а молодые люди подходят и снимают эти платки в знак того, что они любят этих девушек и согласны взять их в жены. Отцы и матери внимательно замечают, кто из юношей снял платок их дочери: они знают, что молодые люди сговаривались летом и что дочь их согласна выйти замуж за того, кто берет ее платок. Если нет препятствий со стороны родных, то происходит помолвка, а спустя некоторое время устраивается и свадьба. Конечно родители обычно отдают предпочтение богатым женихам, и в прежнее время мало кто из богатых хозяев согласился бы отдать дочь за пастуха.

После праздника «бэран–бэрдан» хозяева производили расчет со своими пастухами. Взрослый пастух получал за летнюю службу от 8 до 12 барашков, а подпасок — от трех до пяти. По местному обычаю, с каждых 20 овец пастух получал одну; по этому расчету, если у кулака–хозяина было стадо в 200–250 голов, он давал пастуху 10–12 голов, что представляло собой более чем скромную плату за тяжелый и опасный труд пастуха. Но кроме того курдский кулак ухитрялся эксплоатировать нас еще и другим, окольным, путем: он входил в соглашение с менее состоятельными соседями и брал за плату их небольшие стада на летнюю кочевку; по мелочам набиралось еще 200–300 овец, которые паслись вместе с его стадом. Пастух, отвечая за целость этого добавочного стада, не получал никакой дополнительной платы от хозяина.

И все же, несмотря на низкую оплату труда, мы считали, что лучше жить у курдов, чем у молокан: за гибель овцы растерзанной волками, курды ничего не вычитали из жалованья и не били пастуха так жестоко, как молокане. Кроме того каждый пастух имел право зарезать для себя в течение лета одну овцу по указанию хозяина, и это было большим подспорьем в нашем нищенском быту.

ПРОПАВШИЕ БАРАНЫ. СМЕРТЬ БРАТА

На следующее лето мы нанялись пасти баранов в то же село Каракала, у помещика Барое–Авди. Мы взялись пасти всю его баранту своими силами, т. е. отец, два брата и я.

Работали мы дружно, во всем слушались отца, сами шли к нему за советом. Отец уже был стар, ему трудно было ходить в поле за скотом; поэтому мы сами: исполняли всю работу, не желая, чтобы старик мало спал и утомлялся. Однако отец был не очень‑то сговорчив: он соглашался отдыхать только днем, а по ночам он, не вполне доверяя нам, сам караулил стадо. Он часто повторял, что молодые люди не в состоянии бодрствовать всю ночь, а тут как раз и подкрадется вор с винтовкой да и угонит несколько штук баранов, да и волки могут подобраться к стаду — на одних собак полагаться нельзя. Как только начинало смеркаться, отец одевался потеплее, брал свой старый дробовик, который заряжал крупной дробью, накладывал пистон и отправлялся в ночной караул. Всю ночь он обходил стадо, тихо посвистывая и зорко вглядываясь в темноту. Сторожевым собакам он указывал места, где лежать и караулить; только глазная овчарка Байлае ни на шаг не отходила от него.