Курчатов - [22]

Зима роскошная. На меня снег, мороз, мягкое, сероватое небо действуют как крепкое вино, и я хожу смеющаяся, румяная, с блестящими глазами. Я влюблена в Петроград. О, как жаль, что я не могу сейчас бродить с Вами здесь и знакомить Вас с бесподобной красотой моего родного города. Пишите. Вера».

№ 8

«Петроград, 26 января 1922 г.

Милый Игорь!

Наконец, сегодня получила Ваше письмо от 4 января. Ваше письмо пришло ко мне как бы из совсем мне далекого и чуждого теперь мира. Наука, Маркс, коммунистические идеалы… как это все бесконечно далеко сейчас мне, Игорь. Но, когда я прочла Ваше письмо, мне стало ужасно стыдно за мелочность и эгоистичность моей жизни. Я не могу сказать, чтобы моя жизнь была бы бесцветна, о нет. Масса ярких впечатлений, даже сильные переживания, даже серьезные мысли, но все это только вокруг меня самое, все это только я, да ближайшие ко мне люди. Мне кажется, что сейчас я переживаю период, который бывает у всех, когда превращаешься во взрослого человека, начинаешь общаться с широким кругом людей, и в отношении к ним и в отношении их к тебе появляется то новое, ощущая и замечая которое я говорю себе: „Я уже не маленькая девочка, я чувствую себя юной, я знаю, что полна свежести и привлекательности, молодости, я чувствую, что наступает время расцвета всего моего существа!“ И я радуюсь. Вы понимаете это? И невольно, общаясь с людьми, приходят в голову новые мысли и решаешь новые вопросы, но все это очень личного характера или же очень в узких рамках. Вы понимаете, я учусь жить и пока это очень весело и интересно минутами. В эти веселые, хорошие минуты я так забываюсь, так свободно радуюсь и веселюсь, что, когда они проходят и я возвращаюсь к обычному, мне кажется, что я просыпаюсь от сна. А когда я просыпаюсь, то на сцену является неумолимая совесть, злая, насмешливая критика себя и других и в конце концов вечный голос внутри говорит: „Не то, не то!“ А что же то, я и сама не знаю, наверное, хотя, пожалуй, и знаю. Да это уж очень сказочно-прекрасно для реальной жизни. Мне одна моя подруга, очень близкая, очень хорошая, говорит, со значением глядя на меня: „Я боюсь, Вера, что тебе трудно быть вполне счастливой, ты уж слишком многого хочешь“. Вы знаете, я сейчас этого боюсь и, говорю Вам искренно, с радостью отказалась бы от этого хотения, чтобы хоть раз сказать от всей души, в минуту спокойную и ясную — да, это то! И мне страшно, очень страшно, что этого не будет.

Вот теперь я увлекаюсь танцами, балами, маскарадами и т. п. И бываю вполне счастлива, когда в ярко освещенном зале, под плавную, очаровывающую музыку я танцую легко и свободно. Кругом меня тоже танцуют веселые, красивые пары, и в блеске света, погружаясь в звуки музыки, как-то мистически сливаясь и подчиняясь гармонии звука, чувствуешь себя легкой, свободной, полной грации. Это чувство похоже на экстаз. Теперь я понимаю, отчего когда-то были священные пляски. Упиваешься звуками, ритмом и грацией движений и красотой вокруг и в себе и доходишь до полного забвения реального, уносишься от грубого и пошлого во власть звуков и движений. Это дает мне радость и счастье. Да вообще тут приходится переживать много такого, что не скажешь так словами, это очень индивидуальное, очень тонкое. Если бы Вы были здесь, видели бы меня, я бы смогла рассказать, пожалуй, да Вы бы и сами почувствовали. Но все-таки я уже предчувствую в себе перелом и скоро или серьезно стану заниматься в Университете, или увлекусь другим серьезным. Ни танцы, ни встречи с милыми, симпатичными, но, в сущности, пустыми людьми не дают удовлетворения. Знаете, Игорь, как мало настоящих людей, с душою чуткой и красивой. Может быть, я сама плохо в людях разбираюсь, но большинство отталкивают меня или неразвитостью, или их поверхностностью. Возмутительно то, что я смею так всех судить. Во мне не говорит какая-нибудь излишняя скромность или самоунижение, когда я так возмущаюсь собою, но я поражаюсь, откуда во мне столько самоуверенности, что я всех критикую и ставлю себя в душе выше многих. Это очень плохо, и мне даже стыдно писать Вам, но я хочу, чтобы Вы не думали обо мне не то, что я есть.

Встретимся ли мы с Вами? Думаю, да. Но судьба капризна и жестока, и неумолима. Вы знаете, теперь особенно ясно я чувствую над собою этот неумолимый и бесстрастный рок, как, помните, в древних трагедиях. Теперь в особенности, когда окончательно складывается мое я, когда намечается в связи с этим моя будущая жизнь, я знаю, для меня все в руках судьбы, сама я никогда не смогу „ковать свое счастье“, потому что во мне нет для этого творческих сил. Пора кончать. „Но близок день, лампада догорает. Еще одно последнее сказание…“

Сейчас очень поздно, часа 4. Все спят, я люблю так сидеть одна ночью. В тишине как-то легче и глубже думается. Однообразно тикают часы и говорят о вечности. Я тоскую порой о Крыме. О бархатном ночном небе и ярких звездах, о мягком свежем ветерке с гор, о зеленых долинах и стройных тополях, об однообразном, мощном шуме моря. Вы помните весну в Симферополе? Все тогда было прекрасно. А здесь солнца нет месяцами и везде кругом унылые серо-белые тона. Кончаю. Пишите. Вера».