Курбан-роман - [15]

– Как?! Арве?! Ты разве еще не собрался? Ведь нам уже давно пора ехать к сестрице Хелле и братцу Вяйне на хутор в Вышнюю Финляндию. Я же тебе говорила! Ведь дядюшка Вилько уже отремонтировал ту часть дома, где мы с тобой будем жить, а тетушка Ульрика уже выхлопотала для нас визы.

Да, весь смысл моего существования в те холодные осенние вечера заключался в том, чтоб вот так лежать кверху пузом и мечтать о Лапландии. К тому же теплое одеяло от сестрицы Хеллы вполне заменяло карандаш, которым так удобно затыкать щели в окнах капроном или нейлоном.

Если я успевал дотемна собраться с духом и выйти из дома, а темнеет в этих местах осенью рано, то мне, Арве, удавалось немного подышать свежим воздухом и пообщаться со знакомыми. И день проходил не в одних пустых мечтаниях.

Чаще других на улице мне попадалась Ульрика, но не та добрейшая тетушка, а торговка семечками, что торгует у светящегося огнями “Дет– ского мира”, а еще рыбак Вялле и писатель Оверьмне. А иногда я, Арве, встречал девочку Ляйне, что выгуливала перед сном двух своих собачек, таких забавных, похожих на хомячков или сусликов…

А однажды, когда Арве был не в духе и когда к нему забежала девочка Ляйне, он спросил-таки ее: ну зачем ты мне подарила ластик, и она ответила: как, это не я тебе подарила ластик, а братец Вяйне, к тому же этот ластик из Финляндии, и он может стирать даже чернила, потому что это особый ластик.

– Ну посмотри, какой он легкий, Арве!

– Но у меня нет чернил, и нет карандаша, и даже угольков нет, потому что, ты же знаешь, я не разжигаю камин, – продолжал супиться Арве, хотя на самом деле в душе он уже был рад тому, что Ляйне принесла ему ластик, потому что ластик этот из Финляндии от братца Вяйне.

– Но ты можешь рисовать пальцами на стеклах, когда они запотеют.

– Но мои окна никогда не запотевают, потому что я не разжигаю камин.

В общем, Арве был не в духе. И злился.

И на следующий день я был тоже не в духе, и тогда я решил подарить ластик, что мне принесла девочка Ляйне, кому-нибудь еще, ну, например, местному писателю Оверьмне. Они тогда шли по улице вдвоем – рыбак Вялле и писатель Оверьмне. О чем-то оживленно беседовали, точнее, рыбак что-то болтал, бултыхая у себя за щеками языком и размахивая нескладными руками, а местный писатель все больше слушал.

– На, – протянул я писателю ластик, – тебе нужнее.

– Зачем мне, у меня полно ластиков.

“И правда, – подумал я, – глупо предлагать ластик местному писателю”.

– Но это особый ластик, – нашел я что сказать в следующую секунду, – он и чернила возьмет, если хорошенечко потереть. Все-таки из Финляндии.

– Ну это другое дело. Спасибо тебе, Арве!

– Да не за что, – улыбнулся я, ожидая новых благодарностей.

– Ну ладно, я пошел, – не стал утруждать себя писатель Оверьмне.

И действительно, будто вспомнив, что ему нужно писать, местный писатель Оверьмне, быстро шаркнув на прощание своей мускулистой рукой об асфальтную руку Вялле и хлопнув по плечу Арве, удалился восвояси.

– Что-то он сегодня не в духе, – заметил Арве.

– Вот чудак человек, – сказал про писателя рыбак Вялле, – к тому же бездельник.

– Но сегодня явно он не в духе как чудак-человек.

“А в Вышней Финляндии нам будет жить хорошо”, – подумал я, чуть открыв глаза. И тут пришла девочка Ляйне.

– Я, знаешь, что подумала, в Вышней Финляндии мы будем жить с тобой в летней комнате, что сейчас пристраивает к дому дядя Вилько, – принялась за свое девочка Ляйне, не успев закрыть за собой дверь, с порога. – Конечно, мы могли бы жить с тобой в общежитии, как другие студенты или рабочие ферм и заводов, но зачем нам жить в общежитии, если есть летняя комната. Нет, мы с тобой жить в общежитии не будем.

“А она не так глупа, эта девочка Ляйне, – думал я, приобнимая ее за плечи и радуясь в душе, – и правда, к чему нам жить в общежитии, если есть летняя комната. К тому же люди говорят, что лето в Финляндии очень теплое, да и зима тоже, ведь Финляндию омывает Гольфстрим”.

– А мы точно найдем работу? – спросил я, радуясь в душе хорошо начавшемуся дню.

– Зачем нам искать работу? – возмутилась девочка Ляйне. – Мы будем с тобой работать в магазине у дядюшки Вилько. Нет, конечно, мы могли бы с тобой встать на биржу, как другие студенты, а пока получать пособие, но нам ведь с тобой деньги нужны сразу, а дядюшка Вилько не поскупится, я-то уж знаю.

“А не такая уж и глупая эта девочка Ляйне, – еще раз изумился я. – Все правильно расставила – молодец. Деньги нам понадобятся сразу, чтобы платить за учебу на подготовительном факультете университета. Да к тому же так надоело бездельничать”.

– А мы сможем с тобой учиться, как и другие финны, в университете?

– Ну, конечно, если тетушка Ульрика выхлопочет нам нужные визы. А если даже и нет, то есть не сразу нужные визы, то мы сможем пока платить за свою учебу на подготовительном факультете университета, ведь деньги-то у нас будут.

– Молодец! Все правильно сообразила, – прижал я в сердцах девочку Ляйне к себе.

“Нет, больше не надо намекать девочке Ляйне про ее глупый подарок, – подумал Арве. – Напоминать ей про ластик. Ведь она такая добрая, ее лицо постоянно светится, как листья лопуха в лунную ночь (ведь листья лопуха так похожи на теплое одеяло от сестрицы Хеллы), как искрящаяся шкурка белочки, когда она юркает под одеяло за шишками. Она такая добрая, берет меня с собой в Финляндию и никого не боится: ни дядюшки Вилько, ни тетушки Ульрики. Сваливает на себя и на них мои проблемы, а могла бы уехать в Финляндию одна – без меня”.