Куприн в дегте и патоке - [7]

Эмиграционный период был малоплодотворным в творчестве Куприна, узнаем мы из советских исследований. «На чужбине писатель не создал ничего значительного, мучительно тосковал по России и постепенно осознавал свои ошибки».

А в действительности с 23-го по 34-й год Куприн издал шесть книг, написал пятьдесят новых рассказов и три большие повести, фактически романы. А еще его многочисленные статьи и эссе. Правда, в них прошлое России представляется не столь мрачным, как раньше. Но мы понимаем почему. Все познается в сравнении. Написанный в Париже дневник путешествий по Франции «Юг благословенный» демонстрирует нам стиль зрелого журналиста, каковым Куприн был с молодости, когда в начале века описал свой полет на одном из первых самолетов, едва не стоивший ему жизни, когда ради того, чтобы понять, что есть в жизни риск и страх, заходил с папиросой в зубах в клетку к тигру — покурить.

Разумеется, в Советском Союзе публиковали ту часть творчества Куприна, которая «соответствовала». Недоступны были (хотя приводились выгодные цитаты) труды западных авторов о Куприне: Глеба Струве, Александра Дынника, Георгия Адамовича, Стефана Грэхема, Лидии Норд, Ростислава Плетнева, многочисленные мемуары о нем и западные издания, в которых он печатался.

Во время известной послесталинской оттепели либеральный журнал «Новый мир» высказался против догматизма в оценках Куприна (которыми не мог не грешить сам журнал). Но в период застоя критика снова принялась стыдить классика за реализм, далекий от последовательно революционной идеологии.

Впрочем, согласно Литературной энциклопедии 1966 года, Куприн уже дозрел до этой идеологии, потому что изобразил «яркий общественный протест против Молоха-капитализма» и выразил «восхищение героизмом вождей революции», хотя и опасался за судьбы культуры. А в статье «Русская советская литература как литература социалистического реализма» в третьем издании Большой советской энциклопедии Куприн просто был причислен к советским писателям и уже вместе с другими начал вести борьбу за коммунизм.

После развала Советского Союза живые умные писатели перестали вести эту борьбу, лозунги давно сняли. А мертвый бессловесный Куприн, получается, ведет. Я не удивился бы, если б следом за Пастернаком и Галичем его сделали бы членом Союза писателей. В конце восьмидесятых в Москве оставалось две организации, принимавшие покойников: Союз писателей и крематорий. Но вскоре и сам единый Союз писателей приказал долго жить.

Даже личная жизнь Куприна подгонялась под стандарты идеологических мифов. Он был человеком раздражительным, вспыльчивым и независимым во мнениях, невоздержанным на слово и дело. Без серьезного повода при гостях бросил горящую спичку на подол платья первой жены. К счастью, женщину спасли. От второй жены у него был ребенок, когда он еще не разошелся с первой.

Грешник, он не стеснялся приводить героинь своего романа «Яма» в приличное общество. Напившись, буянил, оскорблял, становился непредсказуем. Любил природу и — любил травить кошку собаками. «Ему нужно было бы, — вспоминает Тэффи, — плавать на каком-нибудь парусном судне, лучше всего с пиратами».

Еще во время войны и революции Куприн начал от тоски пить. Аркадий Аверченко писал о нем: «В таком виде не надо показываться на людях, а сидеть, спрятавшись, как медведь в берлоге». Многие годы Куприн страдал нашей несчастной российской болезнью, оживлялся, только выпив. Жена старалась давать ему не более стакана вина в день. Георгий Адамович называл это состояние Куприна смесью умудренности и старческого маразма. Периодами питие занимало классика больше политики (что литературоведами в штатском было учтено), ведь именно обещаниями выпивки и вымогали у него нужные подписи.

За три года до возвращения Куприн выразил свое отношение к давнему отъезду в Москву Алексея Толстого: «Уехать, как Толстой, чтобы получить крестишки иль местечки, — это позор, но если бы я знал, что умираю, непременно и скоро умру, то я бы уехал на родину, чтобы лежать в родной земле».

«Опустившись, почти потеряв память и волю, — писал канадский профессор Ростислав Плетнев, — он уехал в СССР с женою и дочерью весною страшного 1937 года… Он боялся, что ему вспомнят его статьи в газетах „Общее дело“, „Последние новости“, „Сегодня“, „Возрождение“ и особенно в „Русском времени“». Разумеется, то, что Куприны уехали с дочерью, здесь оговорка: Ксения появилась в Москве в 1958 году.

В Москве Куприн очень удивился совету забулдыги-пьяницы, которого он привел домой и который, послушав наивного старика, посоветовал поменьше болтать лишнего. Об этом же писала в воспоминаниях Лидия Норд. «Неужели это правда насчет слежки? — спрашивал ее классик в недоумении. — Но в моем доме, кто? Прислуга? Сиделка? Доктор?» Не исключено, добавим мы, что и пьяница, рекомендовавший писателю держать язык за зубами, был не случайный забулдыга. После возвращения писатель не начертал ни строки прозы, ни единой записи в дневнике. А написанные за него тексты до сих пор цитируются.

Никто писателя не лечил, пока ему не стало совсем плохо, и жена потребовала врачей. Более чем через год после приезда (10 июля 38-го года) ему сделали операцию, которая была бессмысленна, а возможно, и сократила его жизнь. Умер Куприн 25 августа.