Купленная революция. Тайное дело Парвуса - [38]

При этом в Берлине проводится двойная стратегия двумя различными, отчасти противоречащими друг другу средствами, чтобы добиться желаемого сепаратного мира с Россией. С одной стороны, при помощи секретных миссий с предложением мира царю, с другой — посредством игры с революционным огнем, который должен оказать давление на того же царя и подготовить его к заключению мира.

В то время, когда в Министерство иностранных дел поступает разрешение Государственного казначейства на выделение Парвусу первых миллионов «на поддержку революционного движения в России», датский министр иностранных дел Эрик Скавениус информируется через германского посланника в Копенгагене Ульриха Графа фон Брокдорфф-Рантцау об условиях Германии на случай готовности России к сепаратному миру.

Одновременно устанавливается контакт с самым незаурядным и одаренным, правда, уже освобожденным от своей должности, государственным деятелем России, бывшим министром финансов и премьер-министром Витте, которому Россия обязана заключением Портсмутского мира в русско-японской войне. Тот проявляет принципиальную готовность к посредничеству и в целях предосторожности по отношению к немецкой стороне размораживает свои счета в Мендельсон Банке и переводит деньги в Швецию, чтобы не подвергать личные интересы подозрению и упрекам. Но до этого не дошло.

Канцлер Бетманн-Хольвег осторожно запускает щупальца через Данию в Россию, желая убедиться, что Царь склонен к подписанию сепаратного мира и, только будучи обеспокоенным германскими условиями, боится проявлять инициативу. Это предположение вряд ли было близко к истине, что вскоре и становится ясно: через посредство датского короля принятый Царем в Санкт-Петербурге датский судовладелец Андерсен, ведь мать царя — урожденная датская принцесса, 8 марта разочарованным возвращается назад.

Рицлер пишет об этом в своем дневнике И марта 1915 года:

«Андерсен вернулся из Санкт-Петербурга. То, что он рассказывает, полностью противоречит тому, что мы слышали раньше. О мире нет и речи, Витте не имеет влияния. Царь и Сазонов уверены в победе и торжествуют…»

Очевидно, ни одному из обоих неравных партнеров — ни политическому руководству в Берлине, ни Парвусу — не кажется, что несоответствие целей и лежащих в их основе взглядов ничего не стоит. Если немецкие политики и дипломаты планируют заключение мирного договора с царем, — с кем же еще? — что в случае успеха испортит Парвусу дело, то программа революционизации Парвуса явно нацелена на свержение Николая. Более того, Парвус видит конечным результатом во главе России пролетарское правительство, которое, солидаризуясь с немецкой социал-демократией, по мнению Парвуса, переоцененной с точки зрения ее «революционной степени зрелости», задушит и германскую автократию. Политики и дипломаты Министерства иностранных дел, напротив, убеждены, например граф Брокдорфф-Рантцау, что Германская империя кайзера в конечном счете выйдет из этой войны «под управлением Гогенцоллернов и в единстве с простым народом».

Обе стороны ошибаются в своих оценках, причем, пожалуй, ошибки с немецкой стороны таят в себе больший риск: ведь здесь полагают использовать Парвуса (в действительности, все наоборот), установить контроль над развитием события и при этом взять бразды правления в свои руки. Все они сводятся к Диего фон Бергену.

Если Парвус опять темнит, то, пожалуй, по отношению к товарищам по партии, которых он хочет использовать для своего плана. Может ли он быть уверенным, что немецкие социал-демократы встанут на его сторону и находящиеся в ссылке революционеры, которым он в ходе своей программы предначертал ведущую роль, будут повиноваться ему? Все-таки он за годы, проведенные в Константинополе, отдалился от своих прежних немецких и русских товарищей не только территориально, но и в идеологическом смысле: если для одних он из-за своего легендарного богатства стал подозрительным, то в глазах других, которые не смогли бы безоговорочно последовать его идее немецкой победы за счет России, он выглядит как «агент германского империализма».

Парвус же видит разницу между собой и агентом Германии, хоть его услуги и оплачивают немцы, в том, что он работает не на немцев, а с ними. Однако его немецкие товарищи не проводят таких разграничений.

Это открытие не минует Парвуса, когда он пытается установить контакт со своими старыми политическими друзьями в Германии. Все же в Министерстве иностранных дел он продолжал бахвалиться и определил для себя планку: устроить объединительный процесс социал-демократов на международном уровне как основу для публицистической поддержки своего плана — пацифистской пропаганды и критики всех возможных аспектов царской империи.

Только к его имени прилипла тень последнего скандала перед отъездом, когда Парвус из-за аферы с Горьким и растраченными деньгами приобрел репутацию мошенника. К тому же сообщения до и сразу после начала войны о его сказочном богатстве, приобретенном в Турции, в глазах старых партийных товарищей придали его облику торговца оружием и спекулянта, турецкого агента — в любом случае человека, предавшего социалистические идеалы, больше остроты. Вряд ли кто-то захочет иметь с ним дело.