Купеческая дочь замуж не желает - [2]

Глава 1

В чужое тело

Душа влетела.

Процесс надёжен,

А сбой возможен.

И даже выше

Небесной крыши.

И в чуждом теле

Мы жить умели.

Ведь кто — то тоже

Промазать может.

Мне слышался то ли какой — то комариный писк, то ли звон, он приближался, удалялся, но не замолкал. Глаза упорно не хотели открываться, писк раздражал, но и что — то мякнуть у меня не получалось. Мысли плыли вялые, как в тягучем сиропе. Вот я подхожу к крыльцу, ищу ключи… темнота, тишина.

Я упала? Лежу в больнице? И пищит следящая аппаратура? Постепенно тягучесть проходила, мысли стали более четкие. Болели ребра, вся грудная клетка. И тут начался кашель, надсадный, потрясающий все тело. Кто — то подскочил ко мне, повернул на бок и немного приподнял, облегчая приступ. Ещё подумалось к чему — то, как же легко мою тушку подняли и повернули… не сказать, что слишком я габаритная, но возрастная полнота женщины 40+ имелась, да.

— Дышите, лэрина, дышите лучше!

Голосок был тонкий и звонкий, это его я и приняла за писк медтехники. Тут же подумалось:

— Какая, к чертям, лэрина, где я?

Накашлявшись от души, ещё немного полежала с закрытыми глазами. Потом все — таки решилась и открыла глаза. Сиреневое небо? Что за бред! Поморгав для надёжности, ещё раз посмотрела вверх. Фух, не небо, это какая — то сиреневая тряпка над кроватью висит, с пошлыми рюшечками. Как его, балдахин, что ли? Откуда в больнице балдахин? И где тут лэрина? Что за чушь лезет в голову. Скосив глаза в сторону, попыталась сориентироваться в пространстве. Нет, на больничную палату это вовсе не похоже.

Напротив кровати стоял чудной туалетный столик, на нем толпилась уйма разных баночек и флакончиков, валялись брошенные расчёски, ленты, бусы. Возле столика стояло не менее чудное креслице, все такое хлипкое, резное, сядь — развалится. Возле постели стоял стул, на нем тазик с какой — то зеленоватой жидкостью, в которой плавала тряпка. На подоконнике стоял кувшин и стакан рядом. Какое окно, не видно с моего места.

Все выглядело старинным, как в историческом фильме. Я, чокнулась — таки на фоне стресса или просто брежу? Или бредю? Всерьез задумалась над этим словом, но мои филологические раскопки прервал опять этот голос:

— Ой, лэрина Маринелла, вы глазки открыли! Побегу, лекаря позову!

Стоять, какая Маринелла, что ещё за на фиг? Мариной меня зовут. Но обладательница комариного писка уже унеслась, я толком и не рассмотрела ее.

Оставшись, одна попыталась немного подтянуться вверх, чтобы слегка приподняться на подушках. Когда мне это удалось, я уже была вся в поту и тряслась от слабости. Зато обзор был более полный. Возлежала я телом на пышной постели с кучей подушек, все отвратительно сиреневого цвета, с другой стороны кровати в стене были ещё две двери и напротив кровати прямо — еще одна, видимо входная. Ковер на полу, не сиреневый, а кремового цвета, разнообразия ради.

Руки сами нервно начали перебирать кромку пододеяльника, была у меня такая дурная привычка — в минуты волнения теребить что — то. Руки? Я перевела взгляд на руки. Это что за руки? Я поднесла руки чуть не к самому носу, разглядывая их и не веря глазам своим. Это были не мои руки! Узкие ладони с тонкими пальцами, нежная, холеная кожа. Где мои загорелые, поцарапанные руки с мозолями от руля, вечно забываю надевать перчатки. Здравствуй, шиза? Или что похуже? Как оказалось далее — хуже некуда.

Пока я сидела с выпученными глазами и штормом в голове, в комнату ко мне, болезной, влетела давешняя девица, за ней этаким колобком вкатился невысокий толстенький мужичок в старинном камзоле с высоким воротником, подпирающим пухлые щеки, за ним прошествовала, вот именно прошествовала, сухопарая дама с недовольно поджатыми губами. "Стерва", машинально отметила интуиция. На всякий случай я скорчила независимый вид и решила побыть партизанской разведчицей.

— Ну, как вы себя чувствуете, лэрина? Сегодня меньше кашляете?

Это что, я ещё больше кашляла? Мне казалась я и так сейчас кашляла до перелома ребер. Но мужичок и не ждал от меня ответа, и был до отвращения жизнерадостен и продолжал:

— А глазки открыли, это просто хорошо! Вы меня слышите?

Я неопределенно мотнула головой, пусть думает, что хочет. Мне бы понять, что происходит, так что молчи, Марина! Этот лекарь достал, какую — то трубку и приготовился послушать мне лёгкие. Прямо через одежду. Интересно, что он там услышит, кроме шелеста ткани. Пощупав мне лоб и посчитав пульс, изрёк:

— Горячка прошла, теперь ослабление организма осталось, кашель тоже пройдет, пусть зелье пьет.

Вытащил из музейного саквояжа фиал зелёного стекла этак на пол — литра объемом. И выкатился прочь таким же колобком из комнаты. Сухопарая дама, поджав ещё сильнее губы, хотя куда уж сильнее, произнесла:

— Лимка, лэрине поменяй сорочку и постель, да оботри ее. Я распоряжусь на кухне, бульон принесут.

Уже хлеб, девчонка Лимка, а мадам-с кто у нас? Я перевела взгляд с закрывшейся двери за мымрой на Лимку. Она, верно, поняла мой взгляд и затараторила:

— Ой, да ладно, лэрина Зелина всегда такая сердитая и недовольная, да вы — то, лэрина, ее не боитесь. Она вам ничего не сделает, вы ж завсегда можете папеньке на нее пожаловаться. Ой!