Кумир - [2]

Салли была одной из тех умных и решительных женщин, которые начали во множестве появляться в Вашингтоне при президенте Картере. Белокурая (при этом волосы были ее собственными), с голубыми широко расставленными глазами и румяными щеками, она чем-то смахивала на веснушчатого ребенка, целыми днями играющего на вольном воздухе. Походка ее отличалась естественной непринужденностью, свойственной, как правило, высоким женщинам, уверенным к тому же в своей неотразимости.

Расточая улыбки и кивая на ходу тем, кого она случайно задела локтем, Салли весьма энергично пробиралась к месту, где находился Мартинес, чувствуя, что постепенно начинает задыхаться от толкучки и невыносимой летней жары. Наконец ей удалось протиснуться к дверям, где было немного посвободнее, и она стала ждать, чтобы ревущая толпа сама доставила Мартинеса к ней.

Она уже могла разглядеть его лицо в дальнем конце коридора: полковник выглядел весьма импозантно в своем берете и солдатской робе. Смуглый красавец, он демонстрировал свою ослепительную белозубую улыбку из-под пышных усов, стараясь пожать каждую из жадно тянувшихся ему навстречу рук.

Салли была хорошо осведомлена о тех сражениях, которые он вел в никарагуанских джунглях, она следила за ними со смесью профессиональной беспристрастности и сентиментальной гордости. Для нее это был человек-легенда: бывший преподаватель алгебры в средней школе, он стал свидетелем того, как его крохотная, трудившаяся в поте лица страна перешла от олигархии богатых к диктатуре бедных. Между тем он, как и прежде, продолжал раскрывать тайны синусов и косинусов совершенно равнодушным к этому юнцам. Год за годом учебники все ветшали, а ряды учеников перед его учительским столом все редели.

И в один прекрасный день он увидел, что парты пустуют потому, что ученики его находятся совсем в другом месте — среди холмов провинции Инотега с винтовками М-16 в руках: многие из них навсегда оставались лежать там в раскисшей грязи. Тогда он расцеловал на прощанье жену и сыновей, сунул несколько пар носков в старый портфель, сел на скрипучий желтый автобус и, доехав до конечной остановки, отправился искать своих учеников в окрестных джунглях.

Первый убитый им человек был убит мачете: кровь из шеи брызнула в лицо Мартинесу, и его вырвало. После этого ему вручили пистолет, а когда был убит один из контрас, он унаследовал его М-16. Той зимой Мартинес возглавил нападение на Окотал и удерживал этот городок в течение трех дней, сражаясь против целого батальона правительственных войск. Благодарные контрас присвоили ему звание майора своей так называемой армии, а ЦРУ стало всячески его проталкивать, пока он наконец не сделался Полковником — лидером, вдохновляющей силой, неуловимым Лисом.

И вот теперь президент Бейкср и его администрация указывали на Октавио Мартинеса и его войну как на пример истинно народной революции, которая может принести подлинную демократию этому бурлящему перешейку в самом центре Западного полушария. Бывшего преподавателя алгебры в срочном порядке переправили в Вашингтон: чтобы он выступил здесь перед членами разных комитетов, рассказал бы о босоногих борцах за свободу из никарагуанских джунглей, как они молят Святую Деву о том, чтобы до янки дошли их призывы о помощи. Одним словом, героический полковник Мартинес должен был стать как бы противовесом другому полковнику — Норту, Ирангейту и незаконному использованию выделенных конгрессом средств — все это было еще свежо в памяти многих.

Неожиданно толпа отхлынула — и Салли на сей раз решила не упускать своего шанса. Прижав к груди альбом с наклеенными вырезками, она нырнула в образовавшийся проход между агентами секретной службы и оказалась так близко к Мартинесу, что почти наскочила на него. Тогда она прокричала ему прямо в ухо, чтобы он смог услышать ее в этом бедламе:

— Полковник! Я Салли Крэйн! Представитель сенатора Фэллона по связи с прессой!

Мартинес продемонстрировал ей одну из своих отработанных белозубых улыбок, жестом дав, однако, понять, что сам не понимает ее.

Салли изо всех сил старалась удержаться возле него, пока толпа несла их обоих вниз по коридору — к выходу на ступени Капитолия, к утреннему свету. Она переключилась на испанский.

— Меня зовут Салли Крэйн. Я представитель сенатора…

В ответ Мартинес только растерянно пожал плечами.

Салли перевела дух и прокричала то же самое по-португальски. Мартинес в ответ вежливо улыбнулся и покачал головой. Толпа у выхода все-таки оттеснила ее, и, стараясь сохранять достоинство, она закричала ему вслед:

— Je suis Sally Crain![2]

Но он к этому времени был уже далеко впереди, на самых ступенях, где ее слов нельзя было расслышать.

Уступив натиску бурлившей вокруг толпы, Салли позволила ей вынести себя ближе к ступеням. Там она остановилась, ослепленная резким светом зарождавшегося дня, и, переведя дух, в недоумении тихо проговорила:

— Черт возьми, да на каком же языке он тогда говорит?

И вдруг — словно с неба спустившись! — перед ней выросла фигура Мартинеса. Он с нежностью взял ее под руку и приблизил к себе — толпа тут же подхватила их обоих и повлекла на площадку перед входом. Салли подняла голову, не веря своему везению, а напиравшая толпа еще теснее прижала их друг к другу. Она могла хорошо чувствовать грубую ткань его робы на своей руке, ощущая, как движется под тканью его тело. Глаза Мартинеса были темными и горящими, голос глубоким, способным перекрыть шум толпы. Казалось, что на какое-то мгновение они остались здесь совсем одни.