Культуры городов - [53]
Достопримечательности
Возможность выбирать исторические достопримечательности и защищать их от новой застройки обозначила коренную перемену в ви́дении города и его центральных пространств. В начале 1960-х годов возникло движение за сохранение исторических памятников, которое, будучи весьма элитарным, отстаивало «мир, который мы потеряли». Под началом архитекторов и критиков, занимавшихся городским планированием, участники движения сосредоточились на достопримечательностях как ключевых зданиях материальной культуры города и символах духовности, которую уничтожила модернистская архитектура. Многие из защищаемых ими построек были общественными зданиями, которые построены знаменитыми архитекторами и использовались как бизнесом, так и правительственными учреждениями. Со временем представление о том, что старые здания являются материальным выражением культуры городов, распространилось и на жилые кварталы с их менее значимыми архитектурными образцами. Распространением историко-охранного этоса оправдывается перемещение представителей среднего класса из одного района в другой и повышение цен на недвижимость в результате джентрификации. Этот процесс совпал со становлением новой концепции городского развития, ключевыми понятиями которой стали децентрализация и местное самоуправление. Таким образом, охрана исторических зданий стала и целью мобилизации масс на низовом уровне, и средством формирования местной идентичности.
В 1965 году, в соответствие со своей новой ролью культурной столицы мира, Нью-Йорк стал первым городом Соединенных Штатов, в котором появилось официальное госучреждение, занимающееся охраной исторических памятников. Путем сложнейших процедур выдвижения и присвоения статуса Комиссия по охране достопримечательностей Нью-Йорка, которая своим правом не рассматривать определенные дела напоминает Верховный суд США, решает, какие здания и районы будут законсервированы. Хотя произведенные на момент получения статуса исторического района изменения принимаются и могут сохраняться, получение статуса сопровождается серьезным моральным давлением на домовладельцев с целью принудить их к сохранению или восстановлению местного «характера». Домовладельцы могут подавать прошение о послаблении в связи со сложным экономическим положением, однако установленное законом визуальное соответствие, как правило, поддерживается всеми. Снос же строжайше запрещен.
Любые изменения экстерьера, а то и интерьера должны быть одобрены Комиссией. Как следствие, организацию постоянно критикуют домовладельцы всех рангов и мастей, возможности которых продавать, ремонтировать и производить какие-либо изменения в принадлежащей им недвижимости напрямую зависят от решений Комиссии. Случается, что исторический пуризм, которого придерживается Комиссия, вызывает нарекания как со стороны домовладельцев, так и со стороны жильцов, чьи интересы она, по идее, призвана защищать. В 1993 году Комиссия не разрешила высадку деревьев в районе Трибека – одном из наиболее экономически успешных примеров сохранения исторического облика в Нью-Йорке, – поскольку городской ландшафт в начале 1800-х не подразумевал деревьев, а именно этот период был выбран за эстетический ориентир. Решение вызвало насмешки в прессе и обществе, Комиссия уступила и позволила высадку деревьев на определенных улицах.
Стоит ли говорить, что сама идея ограничения возможностей редевелопмента – это компромисс. В то время как крупномасштабное строительство по-прежнему считается уделом небожителей, законы по охране исторических зданий позволяют ограничивать его по «историческим» и «эстетическим» причинам. Со времени создания Комиссии эстетические представления приобрели силу закона. Это уже не просто важный критерий, зачастую это единственный правомочный аргумент против новой застройки центральных районов. Дизайн и масштаб (дополнив правила зонирования с их запретом «ненадлежащего использования») стали достаточным препятствием для нового строительства[32].
Поскольку весь центр города не стал сплошной исторической зоной, статус охраняемого объекта получают разрозненные объекты. Документы на получение зданием или районом статуса исторической достопримечательности подаются, рассматриваются и утверждаются в индивидуальном порядке. Поэтому каждый отдельный случай провоцирует тактическое и стратегическое противостояние, в ходе которого обсуждается как эстетическая обоснованность такого пути развития в целом, так и преимущества сохранения отдельного здания или района. Тем не менее за первые 25 лет существования Комиссия по охране достопримечательностей Нью-Йорка приняла на учет 856 зданий, 79 интерьеров и 9 парков и других объектов благоустройства (Goldberger 1990). Кроме того, 52 района с 15 тысячами зданий получили статус исторических. Сопоставление сноса Пенсильванского вокзала в начале 1960-х годов и обсуждавшегося в середине 1990-х годов предложения воссоздать общественное пространство бывшего железнодорожного терминала в сохранившемся здании почты, построенном тем же архитектурным бюро McKim, Mead & White в том же неоклассическом стиле, наглядно демонстрирует степень влияния, которое движение за сохранение исторической архитектуры имеет на Нью-Йорк и его
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.