Культурный герой - [7]

— Вот, — сказал Игрек бледнеющей и краснеющей Эллочке, — наконец-то нам представился случай проверить, все ли нации равны, все ли нации нужны. Коллега Менгеле был бы доволен, как вы считаете?

Эллочка нервно зашуршала упаковкой одноразовых шприцов. Если бы не ее глубокая, уже в болезнь переходящая страсть к Игреку, она охотно бы сбежала отсюда. Впрочем, двое, дежурившие в коридоре, могли бы ее и не выпустить. Тоненько, со свистом, вздохнув, Эллочка нагрузила поднос ампулами и ринулась в бой.

Игрек не был садистом. Он отнюдь не собирался колоть собравшуюся публику в основание позвоночника гигантской иглой. Для его целей вполне подходил и экспериментальный препарат Е-1428 — убойная смесь серотонина, опиатов и эндорфинов, без затей именуемая «наркотиком удовольствия». Препаратом снабжал все тот же незаменимый Чача. Игрек с интересом наблюдал, как опытная партия после включения излучателя синхронно закатывает глаза. Сияющее в блаженной улыбке лицо старого бомжа было даже пугающим. У всех одновременно учащался пульс, глубже становилось дыхание, отчетливей делались альфа-ритмы. Излучатель действовал. Дискретность была побеждена. Но не до конца, недовольно отмечал Игрек, не до конца: кнопка отщелкивалась, и чудная гармония распадалась на отдельные неблагозвучные аккорды. Конечно, можно установить постоянный излучатель, думал Игрек, но какая же это морока. Источник энергии. Спутниковая сеть, перекрывающая планету. А по плечу ли такое нашему блинному превосходительству? Что-то подсказывало Игреку, что да, по плечу — но он пока не отчаялся найти магический ключик к задаче.

И ключик нашелся, как всегда, в последний момент, когда Игреку уже ясно намекали, что пора хвастаться результатами, — и как всегда, из-за ошибки лаборанта. Неразделенная любовь мучительна. Глядя в красные мышиные глаза Эллочки и прислушиваясь к ее тихим всхлипываниям, Игрек подумывал даже, а не удовлетворить ли пылкую бабью страсть ради блага науки, но природная брезгливость победила. Поняв, что мечте не сбыться, Эллочка перешла на ампулы с экспериментальным препаратом. Игрек смотрел на это сквозь пальцы, потому что смотреть на заплаканное Эллочкино личико было во много раз противней. И вот однажды, набирая дрожащей ручкой препарат, Эллочка забрала заодно и немаленький пузырек воздуха. Воздух отправился в вену к старому бомжу, а бомж — к праотцам, но интересно было не это. Игрек наблюдал за происходящим сквозь прозрачное с одной стороны стекло и размышлял о том, что Эллочку надо будет завтра присоединить к опытной группе. На полу камеры корчились представители нацменьшинств. Подключенные к ним датчики зашкаливали. За спиной Игрека метались менее сознательные сотрудники, крича что-то о вызове «скорой» и «реанимации». Один из них, наиболее сообразительный, вырубил излучатель. Игрек уже обернулся, чтобы обругать слишком самостоятельного мэнээса, когда что-то привлекло его внимание. В камере ничего не изменилось. Игрек проверил аппарат. Он был не только выключен, но даже и вилка была выдернута из розетки. Молодой бомж в камере стоял на четвереньках и отчаянно пытался вдохнуть, его сосед катался по полу, и остальные скребли ногтями бетон.

— Леонид Юрьевич, да вы что, свихнулись? Звоните в ноль три.

Игрек отмахнулся от назойливого. Подопытные в камере приходили в себя. Они вставали на колени. Движения их были странно единообразны, странно гармоничны. Двенадцать пар глаз уставились на Игрека сквозь непрозрачное стекло, и от силы их взгляда по спине побежали мурашки. Они не пытались драться или бежать, они просто смотрели, и было в этом что-то ужасное и древнее, что-то наплывающее на Игрека из темной водяной толщи. Он вскрикнул, развернулся и кулаком ударил по красной кнопке в стене, утапливая ее до основания. В камеру хлынул газ.

Потом Игрек жалел о своей поспешности. А позже ему дали новую лабораторию, новых сотрудников и новый материал для опытов, и первая неудача забылась. Он продолжал работать над односторонним излучателем и даже достиг значительных успехов — по крайней мере, так значилось в протоколах экспериментов.

Небо над Арктикой залито полотнищами света. На самом деле, никакого света там быть не должно, ведь никакой ионизации атмосферы не существует. Над Северным полюсом вообще нет атмосферы. Его накрывает гигантская линза, отражающая океан, и белесые ленты — лишь движение люминесцентных бактерий в подводных течениях, а узкие лучи — это сияние фонарей удильщиков и прочих электрических тварей, а нежно мерцающая, все небо окутывающая вуаль — это шлейф Медузы.

Ледокол пер сквозь туман. Капитан, ворча, чесал лысую макушку под фуражкой — что, мол, за спешка? Кто прется на север в конце октября, когда лед — потепление оно там или нет — становится толще, того и гляди затрет. Игрек прятал ладони в рукавах аляски и чувствовал себя челюскинцем. Над странным супом из тумана и ледяного крошева ревела сирена — кого она звала? Когда ледокол подошел ближе, сирена плеснула хвостом, соскользнула со льдины и ухнула в черную полынью.

— А сиськи у нее ничего, — заметил устроившийся на канатной бухте Старлей. — Нормальные буфера. Я тебе не рассказывал, я, когда на Северном флоте служил, мы этих хвостатых сетью ловили. Специально даже выходили в залив на траулере. Они на рассвете хорошо ловятся, когда на скалы вылезают попеть.