Культура растафари - [120]
Этот переворот в сознании достаточно своеобразно осознавался Малькольмом X, учивший: «Только тот человек действительно изменяет ход истории, который изменяет мысли человека о самом себе. Гитлер так же, как и Будда. Сталин так же, как и Иисус…и достойнейший И. Мухаммед».[617]
Образ «Африки» — это именно образ, а не принадлежность к реальной культуре. Если для африканца африканское наследие — это действительная проблема, а для вестиндийца это соотнесенность его культуры с африканской, то для американца это проблема чисто экзистенциальная. Он субъективно причисляет себя либо к Африке, либо к Америке, строя соответствующий «Образ Себя». Посвященная культурно-националистическому движению книга Евы Новицкой удачно называлась «Африканцы по собственному выбору. Африка в сознании черных американцев».[618]
У самих же «Чёрных мусульман» создание собственного образа дополняются построением образов других этнических групп, в которой определённым качествам отводилось своё место: англосаксы — дипломаты и государственные деятели, итальянцы — уголовники, «тупые ирландцы» — «менты» (cops), немцы «хорошие учёные», евреи — «мозг белой расы».[619] Собственно, условная развёртка абстрактных качеств по этническим координатам культурного пространства непременный приём создания этнокультурных стереотипов в любой культуре.
Замечательно, что к 80-м годам реабилитация собственного образа зашла так далеко, что даже его недостатки стали восприниматься как безусловные достоинства, одновременно вернулось и словечко nigger (в нарочито искаженном «черным» жаргоном варианте nigga') — теперь уже как выражение «крутизны» в gangsta rap'е (правда, допустимое только «между своими» — типичный пример, когда в своем кругу бранная кличка выворачивается наизнанку, а подразумеваемые под нею качества из оскорбительных становятся предметом гордости. Участник рэп-группы Niggas With Attitude Айс Кьюб резонно утверждал, что при употребление слова «ниггер» черной молодежью оно превращается в позитивное обозначение, а унизительный смысл нейтрализуется.
Наряду с националистическими нонконформистскими субкультурами, возникают и конформистски ориентированные субкультуры. Так. Э. Кэшмор выделяет «аполитичную и менее популярную сравнительно с растафари, но заметную субкультуру, сложившуюся вокруг джаза и фанка», гедонистическую по духу.[620] Различие в образах тех и других субкультур бросается в глаза, стоит лишь сопоставить различные стили в «чёрной» музыке. Со страниц музыкальных иллюстрированных журналов, посвященных «чёрной» музыке, а также поп- и рок-музыке? с обложек альбомов смотрят осветлённые и нарумяненные, с гладкими волосами звёзды фанка, диско и других «попсовых» стилей в блестящих парчовых смокингах, прилизанные и радостно сияющие, а рядом с ними насупленные, угрюмые, свирепые, увешанные африканской символикой звёзды хип-хоп и рэггей. «Универсалистские» субкультуры тяготеют к конформизму, поп-музыке и эстраде как средству выражения: националистические — к нонконформизму, рок-музыке и андеграунду.
Показательна, особенно в гангста-рэпе, подчёркнутая ориентация на делинквентность. Помимо чисто социального разрыва с «системой», роль здесь сыграло и такое явление субкультуры гетто, как «горизонтальное распределение» этнических элементов в обществе, переживающем аккультурацию. В культуре «маргинального человека» происходит распределение элементов двух культур: элементы престижной этнической культуры занимают место нормативных, а элементы «низшей» культуры — место «блатной», «оппозиционной», «кощунственной», девиантной, одновременно олицетворяя раскованность и независимость. Как убедительно показывают исследования культуры чёрных гетто, доля «африканского наследия» (включая те элементы, в которых оно проявляется неосознанно: походку, мимику, жесты) выше в низших, противопоставляющих себя обществу слоях.[621] Насыщение молодёжной субкультуры гетто националистическими элементами сопровождается наложением их на делинквентность. В хип-хоп, где этот процесс зашёл далее, чем в растафари, усвоение идеологии «Чёрных мусульман» было столь избирательным, что в результате был полностью извращён их пуританский этос. Оппозиция господствующей культуре в растафари и хип-хоп приобретает неуловимый привкус криминальной девиантности. В растафари это усугубляется связью субкультуры с торговлей марихуаной. Подобный образ, смесь раскованности, сексуальности и криминальной атмосферы стал настолько назойливо обыгрываться коммерческой массовой культурой, особенно в отношении «попсовой» переработки стиля хип-хоп, что в современный английский вошёл даже неологизм «blaxploitatlon».[622]
Ещё один аспект обеих субкультур: порожденная усвоением националистической риторики ксенофобия, начинающая воздействовать на мировоззрение черной диаспоры. Усвоение и вульгаризация почвеннических клише придаёт картине мира нездоровый оттенок. Рэнкинг Роджер из смешанной английской группы «The Beat» рассказывает: «Прежде, чем стать панком, я был растой. Я столкнулся с тем, что „дрэды“, которые тусуются на площади Булринг и зовут её „Африкой“, говорили мне: „Не разговаривай с белыми, все они мразь и Вавилон“».
Постмодернизм отождествляют с современностью и пытаются с ним расстаться, благословляют его и проклинают. Но без постмодерна как состояния культуры невозможно представить себе ни одно явление современности. Александр Викторович Марков предлагает рассматривать постмодерн как школу критического мышления и одновременно как необходимый этап взаимодействия университетской учености и массовой культуры. В курсе лекций постмодернизм не сводится ни к идеологиям, ни к литературному стилю, но изучается как эпоха со своими открытиями и возможностями.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Мемуары русского художника, мастера городского пейзажа, участника творческого объединения «Мир искусства», художественного критика.
В книге рассказывается об интересных особенностях монументального декора на фасадах жилых и общественных зданий в Петербурге, Хельсинки и Риге. Автор привлекает широкий культурологический материал, позволяющий глубже окунуться в эпоху модерна. Издание предназначено как для специалистов-искусствоведов, так и для широкого круга читателей.
Средневековье — эпоха контрастов, противоречий и больших перемен. Но что думали и как чувствовали люди, жившие в те времена? Чем были для них любовь, нежность, сексуальность? Неужели наше отношение к интимной стороне жизни так уж отличается от средневекового? Книга «Любовь и секс в Средние века» дает нам возможность отправиться в путешествие по этому историческому периоду, полному поразительных крайностей. Картина, нарисованная немецким историком Александром Бальхаусом, позволяет взглянуть на личную жизнь европейцев 500-1500 гг.
В каждой эпохе среди правителей и простых людей всегда попадались провокаторы и подлецы – те, кто нарушал правила и показывал людям дурной пример. И, по мнению автора, именно их поведение дает ключ к пониманию того, как функционирует наше общество. Эта книга – блестящее и увлекательное исследование мира эпохи Тюдоров и Стюартов, в котором вы найдете ответы на самые неожиданные вопросы: Как подобрать идеальное оскорбление, чтобы создать проблемы себе и окружающим? Почему цитирование Шекспира может оказаться не только неуместным, но и совершенно неприемлемым? Как оттолкнуть от себя человека, просто показав ему изнанку своей шляпы? Какие способы издевательств над проповедником, солдатом или просто соседом окажутся самыми лучшими? Окунитесь в дерзкий мир Елизаветинской Англии!