Культура Исландии - [8]

В исландском «народовластии» продолжали жить институты родового общества. Поселенцы, приехавшие на одном корабле, объединялись в «хрепп» — что-то вроде сельской общины. Свободные общинники — «бонды» — составляли основную массу населения. Все члены общества обладали одинаковыми правами и одинаково участвовали в решении общих дел на своих вечах — «тингах», которые происходили весной и осенью. Выделявшаяся из среды бондов родовая знать — «хёвдинги» — еще не противостояла бондам как правящий класс. Всякий хёвдинг был в то же время бондом, и рядовые бонды не зависели экономически» от хёвдингов. Из хёвдингов выбирался жрец — «годи», власть которого была основана на доверии к нему и его авторитете. Как в родовом обществе, человек пользовался почетом и авторитетом в соответствии со своими действительными достоинствами, а не в силу своего чина или должности. Годи не имел в своем распоряжении никаких средств принуждения. Если он не оправдывал доверия бондов, его смещали. В то же время община годи — «годорд» — не была связана с определенной территорией, так что каждый бонд мог сам выбрать, к общине какого годи он принадлежит. Годи содержал капище на средства, собранные у членов годорда, поддерживал мир в своем годорде, предводительствовал на жертвенных пирах и на тинге, надевая на руку священное кольцо, которое обычно лежало на алтаре в капище.

В конце эпохи заселения страны — в 930 г. — был принят закон, по которому каждый год в июне месяце на Полях Тинга собиралось на две недели всеисландское вече — «альтинг». Не меньше, чем один из каждых девяти членов годорда, должен был ехать со своим годи на альтинг. Те, кто не хотели ехать на альтинг, оплачивала путевые издержки тем, кто ехал. Для многих из них это было довольно дальней поездкой. Так, для жителей восточных фьордов поездка туда и обратно вместе с пребыванием на Полях Тинга занимала около семи недель. На альтинге принимались законы и производился суд по всем делам, которые не могли быть решены на местных тингах. Все годи вместе — их первоначально было тридцать девять — составляли законодательный и судебный совет — «лёгретту», которая собиралась одновременно с альтингом. Лёгретта выбирала «законоговорителя» — всеисландского старейшину. Его обязанностью было знать и помнить законы и возвещать их со Скалы Закона. Он выбирался сроком на три года, и многие законоговорители выбирались по нескольку раз. Однако вне альтинга он никакой власти не имел.

Хреппы, тинги, годорды — все это по своему характеру институты родового общества, и они совсем не похожи на государственные институты, которые в ту эпоху складывались повсюду в Скандинавии. Государство возникало там в результате перерастания власти военного вождя — «конунга» — в королевскую власть. Но в Исландии военный вождь был не нужен, и там этого не произошло. В Исландии не было никакой центральной исполнительной власти, никакой военной силы, противопоставленной народу, ни чиновничества, ни канцелярий, ни полиции, ни тюрем. Вполне возможно, что, как утверждают древнеисландские источники, притеснения со стороны Харальда Прекрасноволосого, короля, объединившего Норвегию, были причиной переселения из Норвегии в Исландию многих первопоселенцев. В таком случае история исландского народа началась с бегства от государства.

Но все это не значит, что в Исландии эпохи «народовластия» не было порядка и законности. «У них нет другого короля, кроме закона», — сказал об исландцах Адам Бременский, немецкий историк XI в. В Исландии не было органа, который следил бы за выполнением решений альтинга. Оно было делом самих истцов или любого, кто брал на себя их выполнение. Но именно поэтому законы, действовавшие в древнеисландском обществе, были исключительно обстоятельны как в отношении предусматриваемых преступлений и наказаний, так и в отношении самой судебной процедуры. В древнеисландских памятниках встречается множество юридических терминов, выражающих настолько частные или своеобразные понятия, что их совершенно невозможно перевести ни на какой современный язык. Обстоятельность древнеисландских законов подчас граничит, с современной точки зрения, с формализмом. Но этот юридический формализм — тоже своеобразный пережиток родового строя и характерной для этого строя тенденции к мелочной обрядовой регламентации. Он не имеет ничего общего с формализмом государственных канцелярий. Понятия «закон» и «общество» для исландца той эпохи совпадали. Для обозначения исландского общества как целого не было другого слова, кроме того, которое значило одновременно и «закон», и «общество», тогда как для обозначения норвежского или любого другого общества, в котором существовало государство, употреблялось слово, которое одновременно значило и «государство», и «насилие».

Тем не менее, как это ни странно, исландское «народовластие» с самого начала несомненно не было родовым обществом. Старые институты, попав в новые условия, претерпели существенные изменения, и дальнейшая их история показывает, как далеко старые институты могут отойти от того, чем они первоначально были. Родовые связи были порваны еще при заселении Исландии. Уже из рассказа об Ингольве очевидно, что в Исландии с самого ее заселения существовало индивидуальное хозяйство. Частная собственность на землю господствовала. Это видно, например, из того, что названия жилья образовывались от имен отдельных людей. Во владении общины оставались только более отдаленные выгоны, леса и воды. Имущественное неравенство было уже довольно значительным. Очевидно также, что индивидуум выделился из родового коллектива не только хозяйственно, но и, так оказать, идеологически. Ни от какой другой древней эпохи — не говоря уже о бесписьменных эпохах — не сохранилось такого огромного множества сведений об отдельных людях, как от эпохи исландского «народовластия», два первых века которой были бесписьменными. Одних первопоселенцев известно около четырехсот. Именные указатели к «сагам об исландцах» — произведениям, в которых речь идет об исландцах века саг, — насчитывают около семи тысяч имен. При этом многие из тех, о ком говорится в этих сагах, — это несомненно яркие и сложные индивидуальности, как например знаменитый скальд Эгиль Скаллагримссон, жизнь которого рассказывается в одной из этих саг.