Культ солнца у древних славян - [39]

. Одним из наиболее ранних памятников, в котором присутствует данная идея, является неолитический могильник Нью-Грейндж в Ирландии, примерно в 50 км к северо-западу от Дублина, датируемый около 3300 г. до н. э. Само погребение было грандиозным для той эпохи: поперечник насыпи над могилой превышает 80 м, а высота достигает 10 м, под ним из камня была выложена погребальная камера высотой около б м с тремя нишами, к которой вел сложенный из каменных плит коридор длиной в 19 м. По подсчетам специалистов, всего на сооружение могильника Нью-Грейндж людям каменного века потребовалось 200 000 т камня. В конце коридора находилось так называемое «слуховое окно», закладываемое кварцевым блоком, который можно было вынуть. При исследовании памятника в 1969 г. случайно было замечено, что во время зимнего солнцестояния лучи восходящего Солнца падают через «слуховое окно» в коридор и озаряют заднюю степу погребальной камеры. Стоит отметить, что сама гробница имеет форму креста, что липший раз подтверждает связь этого символа с дневным светилом. В качестве еще одного типологического примера связи солнца с загробным миром можно привести египетскую религию: «Небесный потусторонний мир лежал в золотом солнечном венце, а не в темпом подземном царстве, как это утверждало созданное позднее религиозное учение. <…> Какое бы место ни находила египетская религия для вечного покоя мертвых, вечного сна у Осириса, всюду оно обязательно утопало в сверкающих лучах солнца.

Но это далеко не религия солнца. Кому египтяне покажутся солнцепоклонниками, — предупреждал по этому поводу Э. Церен, — тот неизбежно допустит ошибку..»^{211} В Египте и в более позднюю эпоху души умерших стремились попасть в солнечную ладью бога Ра и вместе с ним день за днем пересекать небесный океан.

Связь солнца и смерти присутствует и у индоевропейских народов, причем сама смерть эта в ряде случаев могла быть двоякой. Проявление этой идеи можно увидеть на примере уже неоднократно упоминавшегося выше греческого Аполлона. Если в «Илиаде» этот бог девять дней поражал своими губительными стрелами ахейцев, вызывая в их лагере чуму, то уже в «Одиссее» мы видим, как эти же солнечные лучи, осмысляемые как стрелы, несут старикам добрую смерть:

Есть (вероятно, ты ведаешь) остров, по имени Сира,

Выше Ортигии, где поворот совершает свой солнце;

Он необильно людьми населен, но удобен для жизни,

Тучен, приволен стадами, виноградом богат и пшеницей:

Там никогда не бывает губящего холода; люди

Там никакой не страшатся заразы; напротив, когда там

Хилая старость объемлет одно поколенье живущих,

Лук свой серебряный взяв, Аполлон с Артемидой исходят

Тайно, чтоб тихой стрелой безболезненно смерть

посылать им^{212}.

О том, что подобные представления о связи дневного светила с загробным миром широко бытовали в эпоху индоевропейской общности, красноречиво свидетельствуют данные сравнительного языкознания: др. инд. аrkа — «солнце», но лат. orcus — «подземный мир, царство смерти» (с этим корнем можно сопоставить и др. инд. n-аrakа — «подземный мир, царство смерти», представляющее из себя табуированное образование с начальным отрицанием); алб. diell — «солнце», но др. инд. talatala — «загробный мир, ад»; греч. ηλιοζ — «солнце», по греч. ηλυσιον — «царство блаженных, загробный мир»; ирл. grian — «солнце», по лат. in-femum — «ад, преисподня»; валл. haul — «солнце», но англ, hell, нем. Hoile — «ад», с которым можно сопоставить и прусск. gallan — «смерть»^{213}. С миром смерти соотносился и волк, тесно связанный с культами греческого Аполлона, сербского Дабога и восточнославянского Ярилы. Данное обстоятельство отразилось не только на мифологическом, по и на языковом уровне. Как отмечают специалисты, к первичному значению корня uel-, лежащему в основе индоевропейского слова «волк», могут быть отнесены такие слова как лат. uеllo — «рву, разрываю», uolnus — «рана», др. исл. vаіr — «трупы на поле брани», тох. А wal — «умирать», лув. u(ua) lanti — «мертвый»^{214}.

В силу этого нет ничего удивительного в том, что аналогичные представления мы видим и в верованиях наших далеких предков. Выше уже отмечался как сербский средневековый обычай ставить прялки, многие из которых были украшены именно солярным орнаментом, на могилы вместо крестов, так и устойчивая связь эпитета «красный» в русском языке не только с солнцем, но и со смертью. Помимо трупосожжения, тесная связь которого с отцом Дажьбога была проанализирована в исследовании о Свароге, у славян-язычников неоднократно встречается и обычай трупоположения. Как отмечал еще Л. Нидерле, обычно славяне клали покойников ногами на восток, а головой на запад, чтобы лицо умершего было всегда обращено к восходящему солнцу. В русских причитаниях об умерших родителях люди спустя многие столетия после христианизации продолжали просить дневное светило осветить могилы своих близких: «Уж ты солнце, солнце ясное! Ты взойди, взойди с полуночи, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не во тьме сидеть, не с бедой горевать, не с тоской тосковать»^{215}. На восточнославянском материале В. В. Седов отмечает не только безусловное преобладание данной ориентации в захоронениях наших предков, по и предполагает се наличие и в ритуале трупосожжения: «Абсолютное большинство курганных трупоположений на древнерусской территории (свыше 95 %) ориентировано головой на запад (включая северо-запад и юго-запад). Такая ориентировка погребенных характерна для всех восточнославянских племен и ведет свое начало с дохристианской поры. Есть основания полагать, что обращение умерших головой к западу было характерным для славян и в период кремации умерших. В таком положении славяне помещали умерших на погребальный костер. Очень возможно, что обычай хоронить покойника головой на запад, навстречу лучам восходящего солнца, обусловлено у славян языческими мифологическими представлениями»