Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика - [15]
«Секрет простой, — сказал агроном, снял очки и в упор уставился в взволнованное лицо крестьянина. — Разгадка этого секрета вот в чем: не надо делить людей на чужих и своих. Только и всего…». «Нет своих и нет чужих, все— братья. Есть от природы сильные, есть от природы слабые. И нет в том греха, ежели сильный даст подмогу слабому».
Мы категорически можем утверждать, что точки над «и» всех кулацких высказываний в литературе поставлены Шишковым: дайте возможность сильному (кулаку) помогать слабому (бедняку). Помощь эта коротко называется — кабала.
Не надо лезть в деревню с кооперацией, совхозами, колхозами, машинно-тракторными станциями и т. п. Сильные прекрасно понимают необходимость объединения на основе «помощи» слабому. И Шишков положительно по современному заканчивает свою повесть: кулак Ногов организует артель (Что, съели? Мы сами с усами!) и на выгодное жалованье пристраивает на артельную мельницу Колченогова.
Клычковская двуипостасность, сила сильных и слабость слабых, с мистического на политический язык прекрасно переведена Шишковым.
1929–1930.
КУЛАЦКОЕ САМОРАЗОБЛАЧЕНИЕ, ОТ ГНЕВА ПРОИСШЕДШЕЕ
«Хорошо, когда, у крова
Сад цветет с полдесятины…
Хорошо иметь корову,
Добрую жену и сына…
Вдосталь — силы, в меру жира,
В жилах— тихое тепло…
Словом жизнью жить здоровой,
Не мотаясь по миру,
Как по осени трепло».
(Из книги Клычкова «В гостях у журавлей», 1930)
«Когда вглядишься в эти зданья
И вслушаешься в гул борьбы,
Поймешь бессмыслицу страданья
И предвозвестие судьбы».
(Из той же книги)
Художественные произведения авторов, анализируемых в этой книжке, с предельной ясностью, на ваш взгляд, демонстрируют их кулацкую идеологию. Несмотря на это, очень ценно и куда как приятно для критика, оперирующего в сложной области анализа художественных образов, получить прямое декларативное подтверждение правильности своих выводов непосредственно от анализируемого автора. Такой «нечаянной радостью» являются две статьи Сергея Клычкова, помещенные в «Литературной газете»[5]. Разъяренный классовым разоблачением марксистской критики, Клычков выступил с самозащитой и блестяще… саморазоблачился. Статьи эти настолько красноречивы в своей злобной реакционности, что после них положительно не остается места для дальнейшего обсуждения классового генезиса его творчества и тех, кто идет по его пути.
Естественно, что прежде всего надо стать в позу защитника истинного вдохновения, могущего «свободно» черпать свои темы, свой стиль, откуда угодно. Как будто бы они чем-либо предопределены! Разговор об этой предопределенности, об этой детерминированности как раз и есть та ерунда, — что ерунда! — то издевательство над творческой личностью, на которое только и способны критики-марксисты, изображаемые Клычковым «с вытаращенными глазами, психиатрически упертыми в одну точку именуемую „точкой зрения“». С. Клычков призывает «из очередных вопросов и актуальных тем не делать давки у писательской чернильницы». Он вопит — «не толкайте в спину, литература — не хлебная очередь».
Но все это только разгон, только экзерсисы, проба голоса. Клычков пробирается к основным идеологическим вопросам. Еще не дойдя до них. он все же на октаву поднимает регистры и дает уже решительный бой ненавистной марксистской критике. Он говорит о «ремонтерах нашей словесной армии», при осмотре так огревающих «доморощенных российских коней» (писателей) классовыми требованиями, что «потом этот конь идет в строю по снежному полю бумаги, еле-еле перебирая подставными ногами, воистину напоминающими подчас протезы идеологии». Как видите, только борзый конь клычковского творчества является обладателем настоящих, добротных природных четырех ног. Очевидно, крепость писательских конечностей, возможность крепкого стояния на земле достижимы по Клычкову только в том случае, когда под ногами твердая почва старой российской патриархальщины. Всякая другая почва, всякое современное требование превращает писательского коня в жалкую клячу с подставными ногами, которым озверевший на современность интеллектуальный выразитель кулачества дает откровенное, не требующее комментариев, название «протезов идеологии».
Основные пункты защиты Клычкова представляют поистине исключительный интерес по неожиданной откровенности классового саморазоблачения. Зрелище изумительное: Клычков-публицист кладет наиболее яркие мазки на полотно, запечатлевшее на себе портрет… кулацкого писателя Клычкова. Гоголевский анекдот об унтер-офицерской вдове, которая сама себя высекла, предстает здесь перед нами в неожиданном ракурсе классовой исповеди.
Обвинение в звериной ненависти к городу как носителю социалистического начала Клычков не отводит по существу. Нет. Он просто в классовой свирепости своей совершенно слепнет, перестает соблюдать осторожность (время-то такое, что терять нечего — ликвидация кулачества как класса!) и преподносит следующую декларацию о взаимоотношениях деревни и города: «Это (смычка — О.Б.) пока что и не изобретение революции, поскольку смычка города и деревни до сих пор ка большую половину еще продолжает оставаться политическим лозунгом, а не экономическим фактом! To-есть, поскольку ратоборство деревни и города происходит не только между зажиточными слоями деревни и городским пролетариатом, но и в других классовых отслоениях, вплоть до колхозов, утаивающих свои хлебные излишки (корреспонденции в „Правде“), еще не народилась та новая психология единения и смычки, которая вовсе не может быть достигнута путем простого администрирования в политике и заранее выработанной идеологией в литературе».
Формализм в любой из областей искусства, в частности, формализм в живописи, является сейчас главной формой буржуазного влияния. Не случайно вся советская общественность, и непосредственно голосами рабочих аудиторий, рабочих зрителей, и голосами представителей марксистской критики, единодушно утверждает вредность и реакционность формалистского творчества.
Вниманию читателя предлагается один из самых знаменитых и вместе с тем экзотических текстов европейского барокко – «Основания новой науки об общей природе наций» неаполитанского философа Джамбаттисты Вико (1668–1774). Создание «Новой науки» была поистине титанической попыткой Вико ответить на волновавший его современников вопрос о том, какие силы и законы – природные или сверхъестественные – приняли участие в возникновении на Земле человека и общества и продолжают определять судьбу человечества на протяжении разных исторических эпох.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.