Кукушата Мидвича - [3]

Комната в целом — с удобными креслами, мягким освещением и роскошным ковром — представлялась Алану практическим воплощением взглядов хозяина на уравновешенную жизнь. В книге «Пока мы живы», единственной, которую он удосужился прочесть, Зеллаби считает аскетизм и сверхтерпимость признаком плохой приспособляемости. Книга была интересная, но, по мнению Алана; мрачноватая. К тому же автор не уделял должного внимания тому, что представители нового поколения гораздо более динамичны и дальновидны, чем их предшественники.

Наконец музыка смолкла. Нажатием кнопки в подлокотнике кресла Зеллаби выключил приемник, затем открыл глаза и посмотрел на Алана.

— Думаю, вы не были против, — извинился он. — Прерывать Баха — это преступление. Ну, и потом, — он посмотрел на проигрыватель, — обращаясь со всеми этими новшествами, необходимо соблюдать условности. Теряет ли искусство музыканта свою ценность лишь потому, что он сам персонально не присутствует? И как в этом случае быть с вежливостью? Мне считаться с вами? Никогда этого не узнать, ибо это неведомо никому.

Мы ведь не слишком искусны в соединении новаций с общественной жизнью, не так ли? В конце минувшего века узы книжного этикета распались; и с тех пор не существует универсальных правил, регулирующих отношение к чему-либо новоизобретенному. Нет жестких установок — извечного соблазна для бунтарских натур, а это уже само по себе ущемление свободы. Печальный факт, не так ли?

— О, да, да, — попытался вклиниться Алан. — Я, э-э-э…

— Но имейте в виду, — невозмутимо продолжал Зеллаби, — наличие указанной проблемы едва ощутимо. Нашего современника мало волнуют различные аспекты новшеств, он просто использует их с момента появления. И лишь когда сталкивается с чем-то действительно значительным, наконец признает наличие социальной проблемы. И тут уж пробуждается начинает требовать закрытия исследований? свертывания ассигнований как это было с водородной бомбой.

— Э-э, разумеется, все это так. Но, собственно…

Мистер Зеллаби чутко уловил колебания Алана.

— Пока вы молоды, — изрек он, — ваша не омраченная заботами о будущем жизнь исполнена романтики. Но так не будет вечно. К счастью, здесь, на Западе, знамя нашей этики еще трепещет на ветру свободы, но старым костям все труднее нести бремя новых знаний. Или вы считаете иначе?

Алан собрался с духом. Воспоминания о подобных беседах с мистером Зеллаби, имевшим место ранее, и не менее насыщенных запутанными высказываниями, вдохновили его на решительную атаку.

— Видите ли, сэр, я собираюсь поговорить с вами совсем о другом деле.

Обычно, когда рассуждения Зеллаби прерывали, он упорно пытался вернуться в старое русло, но сейчас почему-то сдался без боя:

— Конечно, конечно, друг мой. Что произошло?

— Это касается Ферелин, сэр.

— Ферелин? Но ведь она в Лондоне и вернется лишь завтра.

— Э-э, она уже вернулась.

— Что вы говорите? — воскликнул Зеллаби. Он обдумал это утверждение. — Пожалуй, вы правы. Она ведь обедала с нами. Да вы же оба там были! — в его голосе звучал триумф криминалиста, взявшего след.

— Точно, — Алан решился выложить все свои новости сразу, презрев тщательно продуманные домашние заготовки. — Высокочтимый сэр!..

Зеллаби терпеливо выслушал Алана вплоть до заключительной фразы:

— Надеюсь, сэр, вы не станете возражать, если мы официально объявим о помолвке.

На этом месте глаза Зеллаби округлились:

— Дорогой юноша, вы переоцениваете мое положение. Ферелин — вполне разумная девушка, и у меня нет и тени сомнения, что вместе с матерью они приняли правильное решение.

— Но я не виделся с миссис Холдер, — заметил Алан.

— А зря. После встречи с ней дело пойдет гораздо быстрее, Джейн — прекрасный организатор, — Зеллаби с благожелательным видом рассматривал одну из книг на камине. — Что ж, вы похвально выдержали свою роль, и теперь в моем лице имеете надежного союзника.

Очень скоро все собрались за столом. Мистер Зеллаби поочередно оглядел жену, дочь, будущего зятя и поднял бокал.

— Выпьем, друзья мои, — торжественно начал он, — за величие человеческого духа. Брак, как его трактуют церковь и государство, подразумевает, увы, условно-механическое отношение к партнеру. То ли было у Ноя! Но дух человеческий могуч, и случается, любовь выживает даже в столь прозаической форме. Поэтому, расставаться с надеждой…

— Папа, — перебила Ферелин, — уже одиннадцатый час, а Алану еще возвращаться в лагерь. Почему бы тебе просто не пожелать нам счастья и долгих лет жизни?

— О! — только и сказал Зеллаби. — Ты что же, уверена, что этого достаточно? Так ведь неподобающе кратко! Впрочем, если ты так считаешь, ладно. От всего сердца желаю вам долгой и счастливой жизни.

Все выпили.

— К сожалению, Ферелин права, и я вынужден вас покинуть, — сказал Алан.

Зеллаби сочувственно кивнул.

— Представляю, каково вам сейчас в лагере. Кстати, скоро ли конец вашей службе?

Алан ответил, что спустя три месяца намерен распрощаться с армией. Зеллаби вновь кивнул.

— Полагаю, вы приобрели ценный опыт. Порой я жалею, что не довелось служить самому: был слишком молод во время одной войны, другую пересидел в министерстве информации. Работал, конечно, а надо было избрать что-нибудь более активное. Ну, спокойной ночи, мой милый юноша, — он остановился, пораженный внезапной мыслью. — Погодите-ка, Алан, а ведь я, кажется, не знаю вашего полного имени. Давайте же исправим этот досадный промах.