Кукушата Мидвича - [2]

Правда, мисс Брант — как она заявила позже — обеспокоилась, насчитав у себя на поле целых девять сорок. Да еще мисс Огл расстроилась, так как навидалась во сне всяческих бесчинств, творимых вампирами. Кроме этого, ничто не говорило о том, что в Мидвиче намечалось нечто неожиданное.

Но когда мы с Джанет вернулись из Лондона, события уже развернулись вовсю. И вот вторник, 27-е…

Мы заперли машину, перелезли через ворота и двинулись полем, держась изгороди. Вскоре мы вышли на соседний участок и свернули левее, в сторону холма. Перед нами было большое поле с высокой изгородью, так что пришлось отмахать добрую милю, пока нашлись ворота, доступные для Джанет. По дороге мы миновали довольно высокий холм, с вершины которого был виден Мидвич. Правда, мешали деревья, но кое-что мы все же разглядели: купол церкви в окружении густых клубов дыма.

Чуть поодаль я заметил несколько коров, неподвижно лежащих на земле.

Я не слишком силен в тонкостях сельской жизни, но все же это показалось мне несколько странным. Коровы, что-либо жующие — вполне обычное зрелище, а вот крепко спящие… Но тогда я лишь ощутил смутное беспокойство, не более того.

Мы одолели изгородь и направились через поле со спящими животными.

Слева нас окликнули. Я оглянулся и увидел фигуру в хаки на соседнем участке. Человек кричал что-то невразумительное, но то, как темпераментно он размахивал своей палкой, не оставляло сомнений в смысле его слов. Нам приказывали вернуться. Я остановился.

— О, Ричард, ну пожалуйста, пойдем. Он далеко от нас, — сказала Джанет и побежала вперед.

Я все еще колебался, глядя на фигуру, жестикуляция которой стала еще ожесточеннее. Человек что-то отчаянно кричал.

Я решил последовать за Джанет. Когда я двинулся с места, она отбежала уже шагов на двадцать, но вдруг без единого звука упала на землю и замерла.

Я остолбенел. Если бы она подвернула ногу или просто споткнулась, я бы тут же бросился к ней. Но все случилось так неожиданно, со столь неуловимым оттенком неотвратимости происшедшего, что на мгновение показалось, будто ее застрелили.

Оцепенение длилось недолго. Я рванулся вперед, краем глаза отметив, что человек в хаки все еще машет руками. Но меня он больше не волновал. Я спешил к Джанет. И не добрался до нее. Сознание померкло так быстро, что удара о землю я уже не почувствовал.

2. В Мидвиче все спокойно

Как я уже отметил, 26 сентября в Мидвиче не наблюдалось никаких признаков волнения. Я занимался этим делом вплотную и могу с уверенностью сказать, кто и где находился в этот вечер и что делал.

Несколько молодых людей укатили в Трейн смотреть кино, в большинстве своем те же, кто был там и в прошлый понедельник.

Мисс Огл вязала на почте у коммутатора, исполненная уверенности в том, что беседа с глазу на глаз куда как интереснее, чем общение по телеграфу.

Мистер Таппер, бывший садовником, покуда не сорвал баснословный куш на тотализаторе, пребывал в скверном настроении из-за цветного телевизора, который опять барахлил, и ругался так, что жена не выдержала и ушла спать.

Все еще горел свет в окнах одной из новых лабораторий на Ферме, ничего необычного в этом не было: исследователи частенько просиживали за своими таинственными опытами до поздней ночи.

День, во всем самый обыденный и рядовой, для кого-то все же значил многое. Для меня, например, это был день рождения, и наш с Джанет коттедж стоял темный и наглухо запертый. В поместье Киль в этот день мисс Ферелин Зеллаби заявила мистеру Алану Хьюгу (в то время лейтенанту), что пора бы уж придать их отношениям официальный статус, а для начала хотя бы намекнуть об этом ее отцу.

Алан, правда, не без колебаний, разрешил проводить себя в кабинет Гордона Зеллаби, чтобы ознакомить того с ситуацией.

Он нашел хозяина поместья удобно расположившимся в большом кресле. Его глаза были закрыты, а седая голова, элегантно склонена набок, так что казалось, будто он дремлет под звуки волшебной музыки, наполнявшей комнату. Одна стена от пола до потолка была заставлена книгами, оставался лишь промежуток для дверей, на пороге которых стоял Алан. Еще больше книг было в низких шкафах, разбросанных по всей комнате меж окнами и камином, в котором трепетал приятный, но не столь уж нужный огонь. Один из шкафов был отведен под труды самого Зеллаби в разных изданиях и на многих языках, наверху его еще осталось немного места. Над этим шкафом красовался портрет симпатичного юноши, в котором даже по прошествии сорока лет все еще можно было узнать Гордона Зеллаби. Несколько портретов не менее выдающихся деятелей висело в разных концах комнаты. У камина находились семейные фотографии. Отец, мать, обе сестры мистера Зеллаби, а также Ферелин и ее мать.

Портрет Анджелы, второй жены Зеллаби, стоял в центре стола, за которым рождались труды великого ученого.

Мысль о работах Зеллаби заставила Алана усомниться в том, достаточно ли благоприятное время он избрал для визита. Новая книга определенно находилась в стадии созревания — только этим и можно было объяснить явную рассеянность мистера Зеллаби. «Он всегда такой, когда что-нибудь замышляет, — говорила Ферелин. — В такие моменты он уходит гулять и забирается так далеко, что потом вынужден звонить домой и просить нас отыскать его. Это несколько утомительно, но продолжается недолго и приходит в норму, как только он садится за книгу. Пока он пишет, нужно быть строгим, чтобы вовремя ел и все такое».