Куклы - [23]

А война идет, и работы в тылу все прибавляется. Заводы и фабрики работают уже круглые сутки, да и Обхинашу нередко приходится оставаться ночью на заводе. Но за это дают добавочное питание, а в конце месяца выплачивают сверхурочные. Теперь их доход даже перевалил за сто рупий.

И вдруг, в одни сутки все это благополучие рухнуло. Однажды среди ночи завыли сирены и на окраинах Калькутты стали рваться японские бомбы. Небо поминутно озарялось огнем и сотрясалось от грохота, как в грозу. В ту ночь никто в городе не сомкнул глаз, а наутро, выбравшись из убежищ, жители просто не верили, что жизнь на земле еще продолжается.

Обхинаш в ту ночь находился на дежурстве. Домой он явился бледный, подавленный, но с твердой решимостью немедленно бежать из города. Нилима должна была прийти с работы в четыре, Долу — после семи. В ожидании их Обхинаш не находил места, в сотый раз задавая себе вопрос, где найдут они пристанище. Было и еще одно затруднение: Долу подписал контракт с трамвайной компанией, что при любых условиях не бросит работу. Такое же обязательство дал и он сам. Ну да мало ли что…

Вечером, когда он сообщил детям свое решение, Долу сказал:

— Отец, но ведь меня засадят в тюрьму, если я обегу!

— Ну и посидишь, что из этого! Сейчас важно одно — спасти свою жизнь, а что будет дальше — увидим.

— Но мы не получили зарплаты!

— Бог с ними, с деньгами. Только бы унести ноги отсюда!

Едва настала ночь, бомбежка возобновилась, а уже с раннего утра улицы наполнились толпами людей, покидающих город. Все магазины были закрыты, транспорт бездействовал. У беженцев была одна мысль — уйти как можно дальше от города до наступления темноты.

Обхинаш, Долу и Нилима вышли из дому еще затемно. За Ховрой они свернули на Бурдван… Так началась скитальческая жизнь, полная горечи и лишений. Гомеопатическая аптечка, которую Обхинаш захватил с собой, помогала им кое-как перебиваться и не умереть с голоду, но Обхинаш с каждым днем все чаще задумывался. Да, они спасли свою жизнь, но какой ценой? И он и Долу нарушили данное слово, обманули людское доверие. Они сбежали в момент, когда требовалась их помощь… Прошло два месяца, и Обхинаш твердо решил вернуться в Калькутту. Но страх перед полицией мешал ему сделать этот шаг. Еще с месяц он колебался и наконец решился. Будь что будет. И они вернулись в Калькутту. Едва войдя в дом, Обхинаш опустился на постель. Бродячая жизнь, и недоедание вконец подкосили его силы.

Долу с большим трудом удалось устроиться на одну из фабрик в пригороде Калькутты. Боясь полиции, он поступил на работу под чужим именем и всегда вздрагивал, когда его окликали. На работу он уходил в шесть утра, а возвращался только после шести вечера. Зато он получал питание по твердым ценам и бесплатную спецодежду. Именно в это время Долу пристрастился к наркотикам. Фабрика выматывала все силы, и легкий дурман помогал забыться. Иногда прикладывался он и к бутылочке, но пока в меру.

А жить становилось все труднее. Продукты и одежда ценились уже чуть ли не на вес золота. Заработка, который приносил в дом Долу, на троих не хватало, а ведь нужно было еще покупать лекарства для отца и платить за квартиру.

Как-то зашел к Обхинашу сосед.

— Почему вы не пристроите куда-нибудь свою дочь? — сказал он. — Работу сейчас найти нетрудно.

Обхинаш робко произнес:

— Не могли бы вы помочь ей устроиться? Время тяжелое, голод, а я совсем ослабел. — На глазах его появились слезы, и он добавил дрогнувшим голосом: — Мы ведь из рода Бояли Дигомбор Рая, а как живем!.. Сын — простой рабочий на фабрике, а дочери на улицу выйти не в чем…

Сосед обещал сказать, если встретится что-нибудь подходящее.

Как только он вышел, Нилима бросила сердито:

— Ты, отец, я вижу, решил просить милостыню, не вставая с постели!

Обхинаш ответил, что он в свое время немало помогал людям, так что вправе теперь и попросить.

— Лежи и не думай обо мне, я и сама сумею что-нибудь найти.

— Где же ты найдешь?

— Не беспокойся, найду.

Через несколько дней сосед зашел снова и сообщил, что военному госпиталю требуется сиделка.

— А как там платят? — поинтересовался Обхинаш.

— Будет получать рупий сорок в месяц. Правда, работа нелегкая и иногда придется оставаться на ночные дежурства.

И Нилима стала сиделкой. Но уже через месяц, отдавая отцу заработанные деньги, она заявила, что уходит из госпиталя.

— Почему же?

— Не нравится мне там, вот и все.

Обхинаш молчал. Нилима продолжала:

— Отец, я устроилась на швейную фабрику. Там работает много девушек — шьют обмундирование для солдат. Эта работа мне больше по душе.

— А сколько будут платить?

— Пятьдесят рупий.

Работа на фабрике начиналась в девять утра. Нилима приобрела сезонный билет и каждое утро, покормив Обхинаша, направлялась к трамвайной остановке на углу улицы. Вернувшись с фабрики, она готовила обед, прибирала в доме, шила, стирала, ухаживала за больным отцом. Весь ее день был заполнен работой, и она как-то сразу повзрослела.

А Долу все чаще возвращался домой навеселе или с глазами, красными от наркотиков. Сестре жаль было огорчать отца, и она молчала об этом, если же Обхинаш вечером просил позвать к нему сына, она говорила: