Кукла на цепи - [4]

Моя погоня отнюдь не выглядела эффектной. Я был слаб, оглушен, а живот так болел, что не давал выпрямиться, и этот зигзагообразный бег по эскалатору с наклоном вперед градусов на тридцать вполне соответствовал впечатлению, какое произвел бы страдающий прострелом девяностолетний старец, бегущий бог знает куда и зачем.

Когда я был посредине лестницы, а смуглый мужчина уже почти в конце, инстинкт или топот заставил его обернуться с той же самой кошачьей быстротой, какую он выказал, свалив меня с ног несколько секунд назад. Его левая рука тут же вздернула сумку вверх, а правая нырнула в нее. Стало очевидно, что случившееся с Дуклосом случится и со мной: эскалатор вынес бы меня, вернее то, что от меня осталось, наверх, и это было бы довольно позорной смертью.

Мельком подумалось, что за безумие побудило меня, безоружного, преследовать убийцу, у которого пистолет с глушителем, и я уже собирался упасть плашмя на ступеньки, как заметил, что глушитель дрогнул и немигающие глаза смуглого мужчины передвинулись немного влево. Пренебрегая опасностью получить пулю в затылок, я оглянулся.

Люди, столпившиеся вокруг Дуклоса, перенесли свое любопытство с него на нас. По-видимому, мой бег по эскалатору смахивал на припадок безумия, потому что их лица выражали ошеломление, и не было в них намека на понимание происходящего. Зато полное понимание и холодную решимость выражали лица трех мужчин, которые недавно следовали за Дуклосом, провожая его на смерть. Они быстро шли за мной, несомненно, намереваясь проделать то же самое.

Услышав за спиной приглушенный вскрик, я снова обернулся. Движущаяся лента достигла конца, что, видимо, застигло врасплох смуглого мужчину, потому что он пошатнулся, силясь сохранить равновесие. Он повернулся и побежал. Убийство человека на виду у множества свидетелей было бы чем-то совершенно иным, чем убийство при единственном, одиноком свидетеле, хотя меня не покидала уверенность, что он пошел бы и на это, если бы счел необходимым, – и черт с ними, со свидетелями! Размышления о причинах его бегства я отложил на потом, а пока – снова побежал, на сей раз куда более решительно, уже, пожалуй, как семидесятилетний бодрячок.

Смуглый мужчина помчался прямо через иммиграционный зал к вящему недоумению и растерянности чиновников, поскольку никак не предусмотрено, чтобы люди бегали через иммиграционный зал, напротив, они обязаны задержаться, предъявить паспорта, дать краткие сведения о себе, для чего, собственно, и предназначены подобные залы. Но когда пришла моя очередь пересечь это пространство, бесцеремонность первого бегуна в сочетании с моим шатким, спотыкающимся стилем бега и окровавленным лицом привели чиновников в чувство и подсказали им, что тут что-то не в порядке. Двое из них попытались задержать меня, но я протиснулся между ними – потом, в рапорте, они не написали «протиснулся», а прибегли к другому определению – и выбежал через двери, которые только что миновал смуглый мужчина.

Вернее сказать, попытался выбежать, потому что эти проклятые двери были заблокированы особой, которая в этот момент входила в них. Девушка-это все, на что хватило времени и охоты у моей зрительной памяти, – просто какая-то девушка. Я уклонился вправо, она влево, я-влево, она-вправо. Стоп! Такое можно видеть почти ежеминутно на любом городском тротуаре, когда двое чрезмерно воспитанных людей, желая пропустить друг друга, сдвигаются в сторону с такой готовностью, что им никак не удается разойтись.

Как всякий человек, я искренне восхищаюсь хорошо исполняемыми па-де-де, но сейчас я озверел и после нескольких бесплодных скачков заорал: "С дороги, черт побери!” – и, схватив девушку за плечи, резко оттолкнул ее в сторону. Показалось, что слышу хруст и крик боли, но я не обратил на это внимания: вернуться и извиниться можно было попозже.

Я вернулся скорее, чем ожидал. Девушка стоила мне всего, нескольких секунд, но их оказалось более чем достаточно смуглому мужчине. Когда я добрался до главного зала, его уже и след простыл: среди сотен бесцельно слоняющихся людей было бы трудно высмотреть даже индейского вождя в полном парадном уборе. И разумеется, не было никакого смысла поднимать по тревоге аэродромную службу безопасности, потому что прежде чем она что-либо предпримет, убийца будет уже на полпути к Амстердаму; и даже если бы удалось немедленно принять все необходимые меры, шансов поймать его не оставалось. Это был высококвалифицированный профессионал, а у таких людей всегда большой выбор путей к отступлению. Так что я возвратился сразу же потяжелевшим шагом, на какой теперь только и был способен. Голова болела от малейшего движения, но, в сравнении с болью в животе, жаловаться на голову было просто неуместно.

Самочувствие было ужасным, и его нисколько не улучшило созерцание в зеркале моей бледной и вымазанной кровью физиономии. На месте моих недавних балетных движений двое рослых мужчин в мундирах с кобурами решительно схватили меня за руки.

– Не того хватаете, – сообщил я им тоскливо, – так что будьте любезны убрать свои грязные лапы и дайте мне передохнуть.