Кукла и карлик. Христианство между ересью и бунтом - [61]

и что именно этот факт объясняет пустоту в ее центре, придает этой пустоте ее истинное звучание. Будучи предметом потребления, вещь не только является самой собой, но и указывает «за пределы себя», на иное измерение, вписанное в саму вещь в качестве пустоты в ее центре. Следуя указаниям Бейстеги относительно тайной гегемонии понятия oikos[56], закрытой «домашней» экономики у Хайдеггера, который ничего не хотел знать о рынке, о том, что он всегда-уже отменил закрытое oikos⁵, можно говорить о том, что ваза в качестве Вещи является бесспорным доказательством этого факта.

Неудивительно, что существует гомология между яйцом «Киндер-сюрприза», сегодняшней «пустотой». и изобилием товаров, которые предлагают нам «X без X», или товаров, лишенных своей субстанции (кофе без кофеина, подсластитель без сахара, пиво без алкоголя и т. д.): в обоих случаях мы. кажется. имеем поверхность без сердцевины. Однако при более основательном рассмотрении, как нам подсказывает история с елизаветинскими «пустышками», разве мы не получаем отчетливую структурную гомологию между структурой товара и структурой буржуазного субъекта? Разве субъекты — именно потому, что они являются субъектами универсальных Прав Человека, — не функционируют так же, как эти шоколадные яйца «Киндер-сюрпризов»? Во Франции все еще можно купить десерт с расистским названием la tete du negre («голова негра»): шарообразное шоколадное пирожное без начинки («пустое, как голова тупого негра») — яйцо «Киндер-сюрприза» заполняет эту пустоту.

Вывод из этого такой: у ВСЕХ нас «головы негров» с дыркой в середине. Ответит ли гуманист-универсалист на tete du negre попыткой отрицать, что у всех нас «головы негров», что это не вполне яйцо «Киндер-сюрприз»? Как сказали бы идеологи гуманизма: мы можем быть бесконечно разными, некоторые из нас черные, другие белые, одни высокие. другие низкорослые, одни женщины, другие мужчины, одни богатые, другие бедные и т. д., и т. д. — и все же в каждом из нас сокрыт все тот же моральный эквивалент пластмассовой игрушки, все тот же je ne sais quoi неуловимый X, который как-то отвечает за достоинство, присущее всем людям. Вот что пишет Фрэнсис Фукуяма:

«Что подразумевает требование равного признания — так это то, что, когда мы стираем Случайные и несущественные черты личности, остается некое важное человеческое качество, достойное некоего минимального уровня уважения, — назовем это качество „Фактором икс“. Цвет кожи, внешний вид, общественный класс и богатство. пол, культурный багаж и даже природные таланты человека — все это случайные капризы рождения, отнесенные к классу несущественных свойств. […] Но в области политики мы требуем равного уважения ко всем людям на основе наличия у них „Фактора икс“»⁶.

В отличие от философов-трансценденталистов, которые подчеркивают, что Фактор X — это что-то вроде «символической функции», не имеющей соответствия в физической природе индивида, Фукуяма героически располагает его в нашей «человеческой природе», в нашей уникальной генетической наследственности. И разве геном не похож на пластмассовую игрушку, которая спрятана глубоко под нашей шоколадной кожей? Шоколад может быть белым, классическим молочным, темным, с изюмом и орехами или без них — внутри него будет всегда та же самая пластмассовая игрушка (в отличие от яиц «Киндер-сюрприза», которые одинаковы снаружи, но в каждом спрятана разная игрушка). Короче говоря. Фукуяма опасается, что если мы станем чрезмерно вмешиваться в производство шоколадных яиц, мы можем создать яйцо без пластиковой игрушки внутри. Каким образом? Фукуяма совершенно справедливо обращает внимание на крайнюю важность того, чтобы мы относились к нашим «природным» свойствам как к вопросу случая или удачи: если сосед красивее или умнее меня, так это потому, что ему повезло родиться таким, и даже его родители не смогли бы спланировать это. Философский парадокс заключается в том, что если мы отбросим этот счастливый случай, если наши «природные» свойства будут контролироваться и регулироваться биогенетически или с помощью других научных манипуляций, мы потеряем Фактор X.

Несомненно, скрытой пластмассовой игрушке также можно придать особый идеологический смысл — к примеру, представим, как, избавляясь от шоколада во всех его этнических вариациях, мы непременно наталкиваемся на американскую игрушку (даже если она была изготовлена в Китае). Этот таинственный X, внутреннее сокровище нашего бытия, может оказаться также незваным гостем или даже уродом из экскрементов. Анальные ассоциации здесь вполне оправданны, поскольку дерьмо является самым непосредственным проявлением Внутреннего⁷. Маленький ребенок, который дарит свою какашку, в некотором смысле вручает точную копию своего Фактора X. Таким образом, хорошо известное из Фрейда определение экскрементов как примордиального дара, самого сокровенного предмета, который маленький ребенок вручает своим родителям, не столь наивно, как может показаться: здесь нередко упускают, что та часть меня, которую я предлагаю Другому, находится в непрерывном колебании между Возвышенным