Куда уж хуже - [3]

Дортмундер улыбнулся. Во-первых, потому что Мэй будет рада узнать, что это не ее сестра. А во-вторых, потому что услышанное можно было перевести так: давний знакомый Гас Брок, с которым ему уже приходилось работать, предлагал посетить какое-то место, где в данный момент никого нет, и уйти оттуда не с пустыми руками.

– Вполне вероятно,– ответил Дортмундер и уточнил на всякий случай.– Насколько небольшой?

– Осложнений не предвидится.

– Это было уже лучше.

– Ага. Где?

– Небольшое местечко на Лонг-Айленде. Называется Каррпорт, не доводилось слышать?

– Надо же, какое совпадение,– заметил Дортмундер и посмотрел на кольцо удачи дяди Гида, красующееся у него на пальце. Казалось, удача уже пришла.– Этот городишко мне задолжал.

– Да ну?

– Ладно, проехали. Когда ты хочешь нанести визит?

– Как насчет прямо сейчас?

– Хм.

– Есть поезд в 19:22, отправляющийся с Центрального вокзала. Обратным транспортом озаботимся на месте.

Еще лучше. Некое транспортное средство, которое они прихватят на обратном пути, в дальнейшем тоже можно будет конвертировать в наличные. Просто прекрасно.

До 19:22 оставалось час и двенадцать минут.

– Увидимся в поезде.– Дортмундер повесил трубку и обратился к Мэй.– Я начинаю любить твоего дядю Гида.

– Любить его на расстоянии – это очень мудро.

3

Если бы Калеб Эдриан Карр, китобой, предприниматель, торговец, искатель затонувших кладов и иногда – пират, а в пенсионном возрасте – законодатель штата Нью-Йорк, увидел сегодня город, который он основал в 1806 году на южном побережье Лонг-Айленда и назвал своим именем, то он долго бы плевался. Не исключено, что даже серой.

Лонг-Айленд, длинный узкий остров к востоку от Нью-Йорка, в качестве девиза взял известное изречение епископа Реджинальда Хебера[6]: «Все в природе прекрасно, и только люди ужасны». Когда-то покрытый лесистыми холмами и белыми пляжами, омываемый множеством прозрачных речушек, населенный трудолюбивыми индейцами и мириадами лесных животных, сегодняшний Лонг-Айленд – это сплошное царство асфальта и летних коттеджей, насколько хватает глаз.

На самой южной оконечности острова, между беззаботным веселым округом Нассау и модным сверкающим Хэмптоном, лежит Каррпорт, анклав, населенный свежеиспеченными богачами, напоминающий на первый взгляд, как любят говорить местные обитатели, старый китобойный порт в Новой Англии. Они охотно соглашаются друг с другом, хотя практически никто из них в Новой Англии никогда не был.

Эти нынешние жители Каррпорта – в основном, выскочи, для которых дом в бухте Карра – уже третий, четвертый, а то и пятый по счету. Они не могут претендовать на родословную обитателей северного побережья (где у многих, как минимум, уже прадед был весьма состоятельным человеком), но при этом имеют достаточно самомнения (и денег), чтобы не якшаться со всякими голодранцами с восточного побережья. Короче говоря, они никогда не позволят себе общаться с человеком из мира шоу-бизнеса, если тот, по крайней мере, не конгрессмен.

Обитатели Каррпорта не всегда были такими. Когда Калеб Карр построил дом и причал в бухте Карра (угадайте, кто и в честь кого ее назвал?), он планировал, что в этом месте будет жить его семья и станут учитываться и складироваться рыба, подводные клады и награбленное, которые он регулярно привозил из своих морских походов. Его родственники и члены команды также воздвигли на берегу бухты дома для своих семейств. Один инициативный юнец из второго поколения Карров, страдавший морской болезнью в особо тяжелой форме, сбежал на материк, где вскоре открыл первый в стране универсальный магазин.

Калеб Карр умер в 1856 году (его последнее выступление против аболиционизма[7] было напечатано «Нью-Йорк Таймс» в одном номере с его же некрологом), знатный, любимый семьей, уважаемый согражданами и очень богатый. К этому времени у всех его семерых детей и четырех внуков были собственные дома в Каррпорте, и даже на смертном одре он был уверен, что потомки понесут его имя, идеалы и философию сквозь века.

Но не тут-то было. Еще полвека Каррпорт пребывал в дремоте, нисколько не меняясь, но вот потом...

Каждое следующее поколение нью-йоркцев производит новую волну нуворишей, наиболее отвязанная часть которых устремляется на Лонг-Айленд, чтобы основать там очередное модное горячее тусовочное место, где так классно отрываться по выходным! Бухта Карра подверглась подобному нашествию в двадцатые годы, когда сюда хлынули юнцы с Уолл-стрит с замашками Гэтсби и их бойкие подружки-нимфетки, которые приходили в экстаз от одного вида огоньков с кораблей, так хорошо различимых с берега: наверняка же это контрабандисты! И они везут над темными океанскими безднами выпивку, которую им предстоит вкусить в следующую пятницу. (По правде говоря, это были преимущественно рыбаки, а тот алкоголь, который предстояло потребить обитателям Каррпорта в ближайшие выходные, в данный момент булькал в чанах на складах Бронкса).

Но давно отправились на свалку истории многочисленные Гэтсби со своими нимфетками. Легкий аромат беспутства, столь любимый тусовщиками былого, сменился в Каррпорте стойким запахом денежной основательности. Здесь начали селиться солидные владельцы крупных торговых компаний, и вскоре окрестности Каррпорта, как, впрочем, и весь Лонг-Айленд, до горизонта были застроены летними коттеджами. (Сегодня остров больше всего напоминает пейзажные картины до открытия перспективы). Разыскиваемый адвокатами Фредерик Альберт Маллинз и его сосед с подозрительной фамилией Эммалайн Анадарко тоже когда-то жили там, на Ред-Тайд-стрит. Но по-прежнему украшающие берега бухты старинные дома морских капитанов – просторные и опрятные, с черепичной кровлей, мансардами и огромными верандами – ныне принадлежат управляющим крупных корпораций, а порой и самим корпорациям.