Куда уходит кумуткан - [9]

Саурон жив

— Ну что, согласны? — не унималась Аюна.

— Подожди, — Максим потуже затянул шарф. В штабе было холодно, несмотря на то, что они осенью замазали щели клеем, облепили фанеру новым слоем картона. — Расскажи ещё раз, что там с Сёмой.

Аюна замерла и прислушалась:

— Хвоста не было?

— Чего? — не понял Саша.

— Не чего, а кого. Кто-нибудь шёл за вами?

— Нет.

— Давай про Сёму! — Максим чувствовал, что замерзает. Надо было надеть свитер.

Сёма. Вождь «Минас Моргула». Толстый, ходивший вперевалочку, мальчишка. На самом деле его звали Сумбер, но весь двор называл его Сёмой. У него были тёмные, спелые щёки, над которыми чернели узкие бойницы глаз. Вздыбленная чёлка до половины прикрывала лоб, в остальном голова была бритой. Во рту у него всегда болтался кулак жевательной резинки.

— Значит, Сёма, — начала Аюна. — Я вчера придумала, как его ослабить. А заодно ослабить весь «Минас Моргул». То есть я уже давно придумала, но раньше у меня не было ширэ.

— Чего? — перебил Саша.

— Ширэ. Шаманский ящик. Мне папа подарил на Новый год.

— Ты не говорила.

— А ты не спрашивал.

— Как я могу спрашивать о том, чего не знаю?

— Да помолчите вы! — не выдержал Максим. — Аюн, говори нормально.

— Как я могу говорить и молчать одновременно?

— Началось, — Саша закатил глаза.

— Ох, Людвиг, напросишься ты у меня, — Аюна нахмурилась. Она всегда называла Сашу по фамилии, если злилась на него.

— Что ты предлагаешь? — Максим скрестил руки и дрожал. — Говори скорее, я тут мёрзну.

— Одеваться надо теплее, — огрызнулась Аюна.

— Аюн… — умоляюще протянул Максим.

— Ладно.

У Аюны было светлое, чуть вытянутое лицо. Щёки — по-бурятски налитые, красивые. Из-под меховой шапки с помпонами выбивались прядки густых чёрных волос.

— Так вот, ширэ. У папы есть такой же, только у него большой. Он там держит шаманские костюмы, маски, бубны хэсэ, конные трости морин хорьбо, хур[18] и всё такое. У меня ничего этого нет. В моём ширэ только мешочек чабреца, онгоны[19], две шкурки белых мышей и несколько угольков с жертвоприношения.

— Не густо, — прошептал Саша.

— Ошибаешься, очкарик, — тут же ответила Аюна.

— Не называй меня так!

— А я и не называю.

— Только что назвала!

— Тебе послышалось.

— Прекратите! — шикнул Максим. Он теперь похлопывал себя по бокам и чуть раскачивался.

— Этого вполне достаточно, — продолжила Аюна. — Защитный обряд я, конечно, не проведу. Зато могу нарисовать зя.

— Какое ещё «зя»?

— Это как оберег, только наоборот. Он призывает несчастья. Зя, как крышка, накрывает семью, и боги не слышат ни их молитв, ни их обрядов. Понимаешь? Богам кажется, что в семье про них забыли, они обижаются и перестают помогать. Тогда на семью сваливаются всякие случайности, от которых раньше оберегали боги.

— Ты хочешь отомстить Сёме?

— Никому я не собираюсь мстить. Ничего ты не понял! Сёму накроет крышка…

— Это я понял.

— Ох, Людвиг, не нравишься ты мне.

— Да слушаю я, слушаю.

Аюна вздохнула, успокаивая себя.

— Зя спрячет Сёму от богов, и удача отвернётся от него. Может, он с Владиком поругается, и тот не будет им пульки покупать. Может, дворники вообще разберут их штаб. Ну или Нагибины переедут в другой район. Они вообще не отсюда.

— Да, они из Ниловки. Хорошо бы их туда забрали.

— Вот! — торжественно заявила Аюна. — Зя всё это устроит. Ну или не так явно. Может, у них там в «Минас Моргуле» эпидемия гриппа начнётся.

— Чудненько, — усмехнулся Саша.

— Ловко, — улыбнулся Максим. — Надо было раньше так сделать!

— Говорю же, раньше не могла.

— А как выглядит эта твоя зя?

— Она не моя. Это рисунок. Я уже всё сделала. Нужно начертить на мышиной шкурке человеческую фигуру — вниз головой. Я чертила угольком от жертвоприношения, чтобы зя стала ещё сильнее. А когда рисуешь голову, нужно закрыть глаза и представить самое страшное, что с тобой случалось. Представить так, чтоб страх вернулся, чтоб ты весь задрожал, чтоб эта дрожь сама нарисовала голову фигуры.

— Что же ты представила? — поинтересовался Саша.

Максим был уверен, что Аюна опять вспыхнет, скажет, что-то вроде «Не твоё дело, Людвиг!» Но вместо этого она вздохнула, пожала плечами, а потом заговорила — так, будто Саша ни о чём не спрашивал:

— Нужно пронести зя в квартиру Сёмы.

— И как мы это сделаем? — удивился Максим.

— У меня есть план.

— Надеюсь, не сегодня? — протянул Саша.

— Ты что! — взвилась Аюна.

В её глазах мелькнул до того густой, глубокий страх, что Саша растерялся и лишь неуверенно пробормотал:

— Да мне сегодня в комнате надо убрать. А то мама не отпустит. Я же хотел завтра на горку… Кстати, пойдёте со мной?

— Нельзя, нельзя! — затараторила Аюна.

Она вскочила с сидушки и ударилась головой о крышу.

— Ещё пара таких ударов, и от штаба ничего не останется, — заметил Максим. — Надо было не клеем замазывать швы, а бетоном.

Аюна даже не улыбнулась. Принялась торопливо объяснять:

— Зя нужно подбросить сегодня. Она ожила, я это чувствую. Если её правильно делаешь, она срабатывает как ловушка — затягивает злого духа, и потом питается его энергией. Ночью дух выходит из неё в виде мёртвой женщины и виснет на потолке вниз головой. Вреда он не приносит, потому что слепой. Но шамана, который его поймал, видит. И если шаман не прошёл четырёх посвящений, он его съедает. А я ведь и первого посвящения не проходила. Рано ещё. Если не подбросить зя, этой ночью мёртвая женщина меня съест. А ест она изнутри, начинает с ног. И внешне ты остаёшься нормальным, а внутри — пустой, как кукла.