Куда идем мы… - [29]

– Если из цемента, то можно даже не ходить. Рассыпались давно твои и рабочий и колхозница. В труху рассыпались. Все?

– Все.

– Так себе городишко. – резюмировал недавний узник. – Не нравится он мне. Ладно, пошли местного бугра искать – подорожную отметить надо.

Плохие предчувствия Психа оправдались сразу на выходе из мэрии, где им хоть со скрипом, но проштемпелевали подорожную. Стоило им свернуть с главной площади города в выходящий на нее проулочек, как навстречу им вышло трое местных жителей: юных, сильных, пышущих здоровьем и бряцающих холодным оружием. Еще трое спрыгнули с забора сзади, отсекая обратный путь.

Четвертый побледнел и спрятался за лошадь, которую вел в поводу. Псих, наоборот – оживился и разулыбался.

– Это вы, что ли, путешественники? – поинтересовался самый рослый, с бритой шишкастой головой, на которой неизвестный тату-мастер набил трехцветное изображение мандалы.

– Ну типа да! – охотно откликнулся Псих и метко сплюнул под ноги собеседнику. – А чо – проблемы?

– Да не, ты чо. – делано возмутился бритый буддист. – Какие могут быть проблемы? Туризм – это хорошо. Туризм приносит городу доход! Поэтому отдавайте коня и хурджин и валите нафиг из города. Вам путешествовать надо, раз вы путешественники.

– А вы вообще кто? – заинтересовался Псих. – Обзовись.

– А кто ты такой, чтобы я тебе обзывался? – возмутился лысый, а его сподвижники сделали шаг вперед, сжимая кольцо.

– Хотя пофиг! – тут же передумал ветреный главарь. – Мы банда «Голова», нас тут все знают. Я – Мозг, вот он – Глаз, этот Ухо, тот – Нос, этот – Язык, а шестой олицетворяет собой печаль.

Шестой – самый мелкий и дохлый – покраснел, а Язык громко заржал и пояснил:

– Потому что он – шестерка!

– Я думаю, печалится он по другой причине. – предположил Псих. – Он просто башковит и у него предвиденье.

Непонятное объяснение никто не понял, но Псих уже продолжал:

– Ну а мы – странствующие монахи. Я Псих, а это мой Босс. И у меня другое предложение. Нам, странствующим монахам, разрешено просить в подаяние только самые необходимые вещи, вроде еды, чтобы не умереть с голода, и одежды, чтобы не замерзнуть. Поэтому я предлагаю устроить сбор подаяния.

Псих внимательно оглядел налетчиков и вдруг принялся тыкать пальцем:

– Ты, значит, снимай свои кожаные штаны, они мне понравились, с тебя – косуха с шипами, с тебя, лысый – цепура и «гайки», ты – ремень, ты – ботинки с набойками. Шестой…

Он внимательно оглядел шибздика, который зарделся еще больше.

– У шестого ничего жизненно необходимого монаху нет, поэтому он в подаянии не участвует. Босс, тебе что-нибудь надо? – через голову лысого поинтересовался он.

Четвертый ничего ответить не успел, потому что задохнувшийся от негодования лысый главарь наконец оправился от шока и заорал:

– Мочи карлика!!!

Размахивая мечами и копьями, гостеприимные бикинцы кинулись на Психа.

Сделали они это совершенно зря, поскольку трехсотуровневый хай сначала откровенно развлекался, безоружным танцуя между нападавшими какую-то диковинную капоэру и подставляя их под удары друг друга.

Потом обезьян выдернул из уха иголку, помахал ею против ветра, не прерывая своего смертоносного танца, и увеличившимся железным посохом за несколько секунд отправил всех на тот свет. Последним пал шестерка. Он действительно оказался самым башковитым из налетчиков, первым сообразил, к чему идет дело, и кинулся бежать вдоль переулка.

Но далеко не убежал.

Одним ударом разбивший голову Языка Псих мгновенно метнул ему вслед свой посох как копье, и пронзил недомерка насквозь.

– А этого зачем? – потрясенно спросил Четвертый. – Он же уже почти убежал.

– Запомни, пацан! – очень доверительно Псих. – Никогда никого не оставляй. Никогда, слышишь? Не то однажды ты пожалеешь забитого мелкого пацана, не добьешь его, а он приведет на тебя всю банду. Заруби себе на носу, монашек – в таких структурах невиновных нет. У каждого был выбор – впахивать на поле от рассвета до заката или кормиться с чужой крови. Этот шестерка свой выбор сделал. За него и огреб свою судьбу. Понятно?

После чего уже мягче продолжил:

– Ну что, давай быстро добычу берем, и сваливаем? Все-таки чужой город, хоть и небольшой, а борзеть не стоит. Всякие, знаешь ли, неожиданности случаются, даже в небольших городках. Эй, алле, да что с тобой? Ты что так заморозился-то?

– Ты… Ты… Ты чего натворил? – еле выговорил Четвертый. Ужас от бойни сменился у него безоглядной яростью, той, что застилает глаза и заставляет не думать о последствиях. – Ты чего натворил, сука?!

– Эй, алле, ты базар-то фильтруй! – Псих явно начал заводиться. – Тебя кто покусал, зеленый?

– Ты чего натворил?! – не слушая, орал Четвертый. – Зачем ты их убил?! Сволочь, ты знаешь, как мне «Святость» срезали? У меня сейчас меньше, чем во Владивостоке было! Ты мне все слил, вообще все! И молебен у Михалыча, и вообще… Блин, я каждый день эти молитвы талдычу, каждый божий день, и утром, и вечером, а потом приходит один урод и все сливает разом!

– Это кто здесь урод?! – уже конкретно завелся Псих. – Ты что – вообще берега не видишь? Ты чего вообще о себе возомнил, придурок? Ты что – всерьез решил, что ты босс, а я – твой слуга? Да ты вообще знаешь кто я? Нет, ты не знаешь, кто я, и никогда не узнаешь, это не твой уровень. А вот кто ты – я тебе сейчас объясню. Ты прицеп! Просто – прицеп, технический. Ты чемодан без ручки, который Гуа упросила меня донести до Москвы. А сам по себе ты вообще – ноль! Никто! Отрицательная сумма! Говно, в которое случайно упала монетка. А теперь эта торричеллиева пустота открывает рот и начинает на меня тявкать. Ты вообще в уме, ребенок? Ты на кого хвост поднять решил, олень блохастый?