Куда делся секс? - [61]

Не знаю, какого благоденствия и процветания все ожидали. На примере хотя бы Португалии, где диктатура закончилась в 1974 году, понятно, что построить страну из руин – это не вопрос пары лет.

В 90-е бежали от разрухи. Сейчас мы все боимся неосталинизма и просчитываем, как от него убежать, если все пойдет по худшему сценарию.

Мы бежим уже двадцать три года. При этом дети богатых родителей возвращаются в Москву, чтобы заняться семейным делом. Экономисты, которые уехали еще в 70-х, возвращаются в Москву, чтобы здесь стать генеральными директорами крупных заводов. Дети писателей и диссидентов возвращаются в Москву, потому что тут хоть и странно, но весело.

Давайте честно: мы все еще живем теми страхами, которые душили нас в СССР. Чуть что – мы боимся, что опустится железный занавес. Мы боимся, что здесь опять не будет правды, свободы слова и что посадят за анекдот. Мы боимся, что из ресторанов исчезнут устрицы, а из кинотеатров – иностранные фильмы. Мы боимся всего.

Может ли кто-то нам пообещать, что так уже не будет никогда? Вряд ли. И снаряд, бывает, падает в одну и ту же воронку. А история знаменита своей непредсказуемостью. Мы просто не знаем, что будет дальше – как и все люди.

В США под финансовый кризис 2008 года потеряли дома, пенсии, работу. Они остались с неоплаченными кредитами и большим разочарованием. Сейчас они, простые обманутые обыватели, точно так же боятся ядерной войны и прочей пропагандистской ереси. Хотите поменяться с ними местами?

Наш основной инстинкт – страх. И боимся мы на двести шагов вперед. Мы хотим убежать не от режима, не от тротуарной плитки, а от своего страха. Мы все любим отдыхать, и любим Европу, и нам кажется, что то ощущение покоя и радости, которое мы испытываем на каникулах, – оно будет всегда. И что оно стоит любых перемен, любых жертв.

Но это не так. Как только наши чаяния становятся реальностью, это нас травмирует. Мы не хотим уезжать из большой квартиры в маленькую. Мы не хотим работать таксистами. Приятель долгое время сидел в Германии спецкором одного журнала. Получил гражданство. Социализировался. Журнал перестал платить. И он уехал работать в Россию. Другая страна не так легко принимает чужаков, особенно если они целятся на хорошую работу.

Я лично для себя уже давно поняла, что истерические кухонные беседы о том, что «пора валить», – это все такая бытовая (и бессмысленная) психотерапия. Обмен страхами и неврозами. Как бы лично мне ни хотелось думать о себе все самое лучшее, но моя работа – здесь. А значит, и моя жизнь – здесь. Мне нравится путешествовать, мне нравится жить несколько месяцев в другой стране. Это нормально – сейчас почти все в мире так делают. Но нет никакого смысла всерьез обсуждать эмиграцию, если я не готова подносить в кафе тарелки. А я не готова.

Конечно, я ничуть не меньший постсоветский невротик, чем все остальные. И мне тоже все время страшно, и я тоже всегда всем недовольна. Это в воздухе. И это утомляет куда больше, чем пробки на дорогах или попытки купить новую лимитированную модель Nike в московских магазинах.

У нас тут у всех вирус страха перед жизнью, поэтому мы ослаблены и несчастны. Сложно быть больным. Ты все видишь под особым углом – через свои собственные страдания.

Но надо уже понять, что это не реальность – это диагноз. Может, на трезвый взгляд, эта действительность не станет блистательной или удобной, но здоровый человек хотя бы способен на нечто большее, чем нытье.

Нам всем сначала нужно выздороветь, а уже потом решать, что мы будем делать со своей жизнью. Иначе нам нигде не будет хорошо.

Декаданс мужского либидо

– Ведь молодой же мужчина, тридцати нету, а у него то стоит, то не стоит! – негодует подруга. – Я же с ним не живу, мы встречаемся два раза в неделю, так я еще и должна думать, получится или нет!

Ей тридцать четыре года. У нее карьера. Дочь. Ее последнему бойфренду двадцать восемь. Они начали с бурного секса, а потом вдруг с сексом что-то случилось.

– Я до замужества никогда не занималась сексом трезвой, – отвечает ей другая подруга. – Клубы, алкоголь, все накуренные, все закидываются. Как лотерея. Может, он просто не в себе?

– Слушай, у него стоит, когда не в себе, и не стоит, когда трезвый. В смысле – раз на раз не приходится! – возмущается Маша. – Не угадаешь.

– У меня знакомая год жила с бойфрендом, и у них не было секса. Ну, раза два был, конечно, – вспоминает Аня.

– Я знаю пару, у которой нет секса три года. Причем это он ей внушает, что секс – глупость, – говорю я. – Но ревнует при этом даже к магазинам мужского белья. Но это мужчина постарше. Хотя что старше, что младше – что-то они все распустились в смысле секса. Все стали нежные. И странные.

«Проблемы с мужским либидо все увеличиваются год от года», – слышу я по радио.

На прошлой неделе вся лента в фейсбуке была замусорена перепостами текста о том, что чуть ли не 90 % мужчин имеют проблему с эрекцией.

Это просто тренд 2015 года. Мужчины и секс.

Есть популярная картинка: мальчик и девочка, мальчик спрашивает: «Дорогая, как сделать тебя счастливой?», она отвечает: «Я люблю трахаться». Это современные отношения. Девушки хотят секса, мужчины – романтики.