Куда боятся ступить ангелы - [37]

-    Это ты называешь классикой? - завопила Генриетта, вскакивая с места. - Сплошное неприличие! Филип, сейчас же уведи меня от­сюда!

-    Чье это? - закричал ее брат, поднимая кверху в одной руке бу­кет, в другой - записочку. - Чье?

Зал словно взорвался. В одной из лож началось бурное движение, будто кого-то выталкивали вперед. Генриетта двинулась по проходу, мисс Эббот поневоле последовала ее примеру. Филип, не переставая смеяться и выкликать: «Чье это?» - замыкал шествие. Он был пьян от возбуждения. Жара, усталость, восторг бросились ему в голову.

-    Слева! - крикнули ему. - Innamorato (влюбленный) находится слева!

Филип покинул своих дам и юркнул к ложе. Навстречу ему попе­рек балюстрады вытолкнули молодого человека. Филип протянул ему букет и записку. И вдруг его крепко схватили за руки и горячо их пожали. Филип нисколько не удивился, ему это показалось вполне естественным.

-    Почему вы не написали? - воскликнул молодой человек. - За­чем такой сюрприз?

-    Да нет, я написал, - весело и громко откликнулся Филип. - Я ос­тавил карточку сегодня днем.

-    Тише! Тише! - закричала публика, которой все это надоело. - Пусть богиня продолжает!

Мисс Эббот и Генриетта исчезли.

-    Нет! Нет! - закричал молодой человек. - Вы от меня не убежите.

Филип вяло пытался высвободить руки. Приветливые молодые люди перегнулись через барьер и приглашали Филипа к ним в ложу.

-    Друзья Джино - наши...

-    Друг? - воскликнул Джино. - Нет, родственник! Брат! Это фра Филиппо. Приехать из Англии и даже не предупредить!

-    Я оставил записку.

Зрители начали шикать.

-    Присоединяйтесь к нам.

-    Спасибо - я с дамами... не могу...

В следующую минуту его втащили за руки в ложу. Дирижер, ви­дя, что инцидент исчерпан, поднял палочку. Зал утихомирился, и Лючия ди Ламмермур возобновила арию безумия и смерти.

Филип шепотом знакомился с приятными юношами, которые втащили его, - возможно, сыновьями торговцев, или студентами-меди­ками, или клерками, служащими у стряпчих, или тоже сыновьями зубных врачей. В Италии трудно распознать, кто - кто. Их гостем на сегодняшний вечер был солдат. Теперь он разделил эту честь с Фи­липом. Им пришлось стоять впереди рядом, обмениваясь любезнос­тями, а Джино, до восхитительности знакомый, играл роль учтивого хозяина. Порой Филипа охватывал приступ страха, до сознания его доходило, какую кашу он заварил. Потом страх проходил, и Филип опять поддавался чарам веселых голосов, смеха, ни разу не прозву­чавшего фальшиво, и легкого похлопывания лежащей у него на спи­не руки.

Только перед самым концом удалось уйти - в тот момент, когда Эдгар запел, бродя между могил своих предков. Новые знакомцы Филипа пригласили его на следующий вечер в кафе «Гарибальди». Он пообещал прийти, потом вспомнил, что по плану Генриетты он к тому времени уже покинет Монтериано.

-    Так, значит, в десять часов, - напомнил он Джино. - Мне надо поговорить с вами наедине. В десять утра.

-    С удовольствием! - засмеялся тот.

Мисс Эббот не ложилась и поджидала его. Генриетта, по всей ви­димости, прямо пошла спать.

-    Это был он, да? - спросила мисс Эббот.

-    Вы угадали.

-    Надо полагать, вы ни о чем не договорились?

-    Нет, конечно, до того ли мне было? Вышло так... словом, я был не подготовлен. Но какое это имеет значение? Почему бы нам не об­судить дела, пребывая в хороших отношениях? Он совершенно оча­рователен, друзья его тоже. Теперь и я ему друг. Утраченный и обре­тенный брат. Ну и что тут плохого? Уверяю вас, мисс Эббот, в Анг­лии - одно, в Италии - другое. Там мы строим планы, руководству­ясь высокими моральными принципами. А здесь убеждаемся, какие мы остолопы, ибо жизнь тут идет сама собой, независимо от нас. Боже, что за ночь! Видели ли вы раньше такое лиловое небо и такие се­ребряные звезды? Словом, как я уже говорил, беспокоиться глупо, он не похож на нежного отца. Этот ребенок ему нужен так же, как и мне. Просто он потешался над моей матерью, как потешался надо мной полтора года назад. Но я его прощаю. У него есть чувство юмо­ра, да еще какое!

Мисс Эббот тоже провела восхитительный вечер, она тоже никог­да не видела такого неба и звезд. В ушах у нее звучала музыка, а ког­да она раскрыла окно, в комнату влился теплый, душистый воздух.

Она погрузилась в красоту, красота облекала ее снаружи, проникала в душу. Ей не хотелось спать, ее переполняло счастье. Была ли она когда-нибудь так счастлива? Да, однажды, мартовским вечером, именно здесь, когда Джино и Лилия открыли ей свою любовь, - тем вечером, когда она сама выпустила на свет зло. Теперь она приехала, чтобы исправить содеянное.

Она вдруг вскрикнула от стыда:

-    Опять, в том же городе, все то же самое!

Она принялась гасить ощущение счастья, сознавая, что оно гре­ховно. Она вернулась сюда, чтобы бороться против этого злосчаст­ного города, спасти младенческую душу, пока еще невинную. Она здесь для того, чтобы постоять за нравственность, чистоту и свя­тость английского очага. Той весной она совершила грех по неведению. Теперь она более сведуща.

-    Помоги мне! - воскликнула она и закрыла окно, словно наруж­ный воздух источал что-то колдовское. Но музыка продолжала зву­чать у нее в ушах, и всю ночь напролет ей чудились волны мелодий, аплодисменты, смех и молодые люди, которые задорно выкрикивали строчки из бедекера: