Кубок Нерона - [26]

— Пленка у вас здесь? — Он напряженно ждал ответа.

Не знаю, что меня подтолкнуло, может быть наитие, но я сказал «нет». Решил, что спешить не стоит.

— Нет, не здесь. Могу завтра принести.

— Хорошо.— Он захлопнул блокнот, спрятал его во внутренний карман пиджака.

— Так как же все это случилось? — помедлив, спросил я.— Ну... убийство.

Он молча глядел на меня, словно размышляя, сколько мне можно рассказать. Достал сигарету, но не закурил. Вертел ее в пальцах.

— Зрелище было не очень–то привлекательное,— сказал он наконец.— Отнюдь. А ведь мы к таким вещам привыкли, как ни жаль.

Я не говорил ни слова, только смотрел на него, а в горле у меня, не давая сглотнуть, стоял комок.

— Подробности не обязательны,— тихо сказал я.

— Понимаю. В общем, мы нашли ее на автостоянке в Сохо. Задушенную. Было совершенно ясно, что из нее пытались что–то вытянуть.

— Ее... мучали? — Во рту вконец пересохло.

Он кивнул.

— Боюсь, что да.

Я молчал. Думал о том, как воскресным утром лежал и смотрел на нее. Волосы, веером разметавшиеся по подушке, полуоткрытый рот, крошечные тонкие морщинки у глаз. Кажется, это было сто лет назад.

— Причины вам известны?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, но кой–какие предположения есть. И, как вы понимаете, приходится пока держать их при себе.

— Понятно. Кстати, я забыл одну вещь.

Он с любопытством взглянул на меня.

— Астрид купила на блошином рынке вазочку. Синюю стеклянную вазочку за сто долларов.

Но об истинной стоимости кубка я умолчал, хотел сперва прозондировать, интересует ли его вообще синяя склянка с блошиного рынка в Нью–Йорке. Она его не интересовала. Не то что пленка с рождественскими песнями.

— Вы никак не можете принести пленку сегодня? Я бы охотно ее прослушал, а там и решил, есть ли тут какая связь с убийством.

Я посмотрел на него, и опять меня охватило прежнее странное чувство: не ходи, надо подождать. Да и чем рождественские песни, адресованные Грете Бергман, помогут в расследовании убийства женщины, которую замучили и удавили на одной из нью–йоркских автостоянок?

— Я положил ее в банковский сейф,— сказал я.— После визита полиции решил, что не худо спрятать ее в надежное место. А банк открывается только в полдесятого утра.

— Вы давали полиции послушать пленку?

— Честно говоря, совсем забыл. Даже не подумал о ней. Видимо, был слишком потрясен известием о смерти Астрид. Хотя, по идее, надо было рассказать.

— Ничего, дело поправимое,— сказал О’Коннел, вставая.— Я зайду завтра часиков в десять, если можно. Сами понимаете, мне надо поскорее вернуться в Нью–Йорк, так что буду очень признателен, если вы к этому времени сумеете привезти пленку.

Он вышел в зимний вечер, а я еще долго сидел в магазине, думая об Астрид. Задушили, мучали. Кто? Зачем? Неужели это каким–то образом связано с рождественскими песнями или с кубком Нерона?

Но я отбросил эти мысли. Из–за пленки с песнями людей не убивают, а что ее кубок стоит миллионы, никто во всем Нью–Йорке понятия не имел. Даже я, хоть и был с ней в момент покупки.

Утром я достал пленку и надписанный ею конверт и еще порадовался, что стеклянный кубок в целости и сохранности пребывает в Национальном музее. Мой несгораемый шкаф, конечно, выглядит солидно, однако профессионал–медвежатник вскроет его в два счета.

Десять часов, одиннадцать — полицейский лейтенант из Нью–Йорка не появлялся. Вообще никто не появлялся. В магазине было непривично тихо, я сидел в конторе, водрузив ноги на посудный столик, и с Клео на коленях читал «Дагенс нюхетер».

Вдруг над дверью звякнул колокольчик, Клео обиженно спрыгнула на пол, я сложил газету. Запоздал, похоже, O’Коннел, подумал я и, надев ботинки, вышел в магазин.

Но там меня ждал вовсе не О’Коннел. На большом ковре у двери отряхивал снег комиссар Свенссон. Я удивленно воззрился на него.

— Ну вот я и вернулся,—сказал он без улыбки, серьезно глядя мне в глаза.— Вы знаете этого человека?

Он достал фотографию, сделанную «поляроидом». С маленького прямоугольника на меня смотрело лицо. Нет, «смотрело» не то слово, потому что глаза были закрыты, и вообще, вид у него был какой–то странный. На себя не похожий.

— Да,— сказал я, вернув ему снимок, — я его видел. Вчера днем он заходил сюда. Это нью–йоркский полицейский, О’Коннел.

— Нет,— устало отозвался Свенссон.— Его зовут не О’Коннел, а Хименес. Во всяком случае, по паспорту. И он не полицейский. К тому же он мертв.

ГЛАВА XI

Сначала Астрид, теперь О’Коннел. Вернее, Хименес. Но если он не полицейский, то кто же?

— Что он заходил сюда, я понял,— сказал комиссар Свенссон.— У него в кармане был листок с вашей фамилией и адресом. Он явно прилетел из Нью–Йорка специально, чтобы повидать вас. Что ему было нужно?

— Потолковать об Астрид Моллер. Он сказал, что служит в нью–йоркской полиции, и у меня не было оснований усомниться в этом. Ведь вы же приходили ко мне на днях по их просьбе. Он хотел выяснить все насчет Астрид. Как мы встретились, что делали.

— И вы рассказали?

— Конечно. Все, что мог. То же, что рассказал вам.

О пленке я опять словом не обмолвился. Решил, что это касается только меня и Астрид. Лучше сперва разыщу Грету Бергман, поговорю с нею об Астрид, посмотрю, может быть, в пленке заключен несколько иной смысл, чем кажется с виду. Может быть, это вовсе не рождественский привет подруге, которую отправительница несколько лет не видела. И вообще, меня одолевали дурные предчувствия. То, что я забыл в прошлый раз сказать о пленке, свидетельствует не в мою пользу. А речь теперь идет не только об убийстве Астрид Моллер. Теперь налицо уже два убийства.