Кубинское каприччио - [12]

Внучка принесла чай в стаканах, напоминающих форму груши. В небольших вазочках было два сорта варенья. Из белой черешни и из грецких орехов. И еще была ваза с колотым сахаром. Шекерджийский подвинул вазочки гостю.

– У меня диабет, – вздохнул он, – поэтому я пью чай со своим особым сахаром. – Он достал небольшую коробочку и бросил белую таблетку в свой стакан.

– И ваш отец стал заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды, – вежливо продолжал Дронго, – говорят, что он решал, кому можно покинуть охваченные революционным брожением районы.

– Он выдавал разрешения, – кивнул Шекерджийский, – но не только он один. У него были хорошие отношения с Саламуллой Джавидом – министром внутренних дел национального правительства Южного Азербайджана. У нас даже была их совместная фотография. Я могу вам ее показать. Лейла, принеси мне альбом, – попросил он внучку.

Внучка принесла большой старый альбом. Шекерджийский раскрыл его, показывая старую фотографию.

– Третий справа – Гуламрза Илхами, министр финансов революционного правительства, – пояснил он, показывая фотографию гостю.

– Очень интересно, – вежливо заметил Дронго.

– А вот другая фотография, – достал следующую карточку Казым Арсенович. – Здесь мой отец с самим Мирзой Ибрагимовым. Тот был не только известным писателем, но и председателем Советского комитета солидарности со странами Азии и Африки. На этой фотографии мой отец с братом-полковником, – показывал Казым Арсенович снимок. – Вы, наверно, слышали, что дочь моего брата вышла замуж за родственника Каджаров и они живут в Москве. Уже много лет. Вот на этой фотографии их семья. Ее муж, его брат, их отец и дед. Ее дедушка был немного не в своем уме. Он знал про алмаз, который хранился у нас, и все время доказывал, что этот камень принадлежит их семье. Он умер лет двадцать пять назад. Но говорят, что он даже звонил ювелирам и всех предупреждал об этом камне. Мой отец всегда относился к нему как к обычному городскому сумасшедшему.

– А чем занимается муж вашей племянницы?

– И он, и она врачи. Он уже профессор, доктор наук, большой специалист. Известный хирург. Нет, по-моему, даже член-корреспондент Академии наук. Ему уже за пятьдесят. Очень умный и толковый специалист.

И еще минут двадцать он показывал фотографии, рассказывая гостю о деятельности своего отца в Иране и о членах своей семьи. Дронго вежливо слушал. Нужно было выбрать время, чтобы задать главный вопрос.

– Мой отец помог многим людям покинуть эти беспокойные районы, – продолжал рассказывать уже разошедшийся Шекерджийский. И тогда Дронго неожиданно спросил:

– Среди тех, кому помог ваш отец, был и ювелир Манукян?

Шекерджийский замер, словно споткнулся. Затем нахмурился, захлопнул альбом.

– Это выдумки наших недоброжелателей. Как будто мой отец помогал только Манукяну. Тот был просто их осведомителем, и мой отец обязан был ему помогать, когда Манукян собирался вернуться обратно в Европу. В архивах есть даже документы на Манукяна.

– Не сомневаюсь, – вежливо согласился Дронго, – но ведь Манукян не просто покинул Иран вместе с семьей. Он еще и расплатился с вашим отцом, передав ему драгоценный камень.

Шекерджийский выпрямился. Глаза метнули молнии.

– Это глупые слухи, которые всегда распускали наши недоброжелатели, – грозно сказал он.

– Я понимаю, – примирительно согласился Дронго, – у вас могли быть недоброжелатели.

– Мой отец купил у него этот алмаз, и в нашей семье даже осталась расписка, – гневно заявил Шекерджийский, – и все рассказы про этот камень просто вымысел. Манукян понимал, что ему не разрешат вывезти этот камень из Ирана. Его могли ограбить и убить из-за этого алмаза. И тогда он решил продать его моему отцу. И они написали друг другу расписки.

– У вашего отца было столько денег, чтобы купить такой дорогой алмаз? – иронично осведомился Дронго.

– Он был тогда совсем недорогой, – возразил Шекерджийский, – отец купил его за какую-то символическую сумму, чтобы помочь Манукяну. Иначе алмаз попал бы к иранцам или американцам. По большому счету, мой отец просто спас эту ценность для нашей республики… И привез алмаз обратно в Баку.

– А потом этот алмаз хранился в вашей семье почти сорок лет, – кивнул Дронго, – пока вы не продали его Семену Измайлову.

– Откуда вы знаете? Я ничего не продавал. Кто вы такой? Откуда вы пришли? Прошло уже столько лет. Вас прислал Измайлов? Откуда вы об этом узнали?

– Семен Измайлов умер три месяца назад, – сообщил Дронго, – он ничего не мог бы мне сообщить. Но алмаз у него украли. И поэтому никто и ничего не знает.

– Он его сам кому-нибудь продал, – разозлился старик, – он тогда нас обманул. Купил этот камень за двести восемьдесят тысяч долларов. Говорят, что настоящая цена алмазу – больше миллиона. Как можно было доверять ювелиру, я даже сейчас не понимаю, что тогда случилось. Он меня словно загипнотизировал.

– А зачем вы его продали?

– Как это зачем? Вы вспомните, что тогда творилось в Баку! Полный беспредел. Меня уволили на пенсию, и я получал шесть долларов. А у меня трое внуков и внучка, двое детей. И я всегда честно работал, никогда не брал взяток, не позволял себе ничего лишнего. Тогда у меня умерла супруга, с которой я прожил больше тридцати пяти лет. И тогда я решил, что должен продать этот камень, чтобы помочь своей семье. Я обратился к двум старым ювелирам. Расул-заде и Измайлову. У первого просто не было таких огромных денег. А Семен Борисович согласился купить алмаз. Он как раз собирался переезжать в Москву и продал свой магазин. Вот и все. А я, старый дурак, продал алмаз очень дешево. Но это моя проблема. Вас интересует мой отец или этот алмаз? – вдруг спросил Шекерджийский и нахмурился. – Думаете, что я ничего не понял. Хотите узнать у меня подробности про этот камень. Но его у меня нет. И уже давно нет. Вы, наверно, из прокуратуры. Следователь? Или из Министерства национальной безопасности, так, кажется, сейчас называется бывший КГБ?