Кубинские сновидения - [28]

– Зеркала приносят только несчастье, – тихо говорит мать. – Они хранят следы распада.

Иванито замечает у нее две глубокие складки, которые начинаются от ноздрей и заканчиваются у губ. Когда она улыбается не слишком широко, зуб, сломанный о камешек в рисе, почти не виден. Мелкие морщинки сходятся в уголках глаз. Они зеленые, думает Иванито, это для него открытие.

Он трогает мать за руку. Все лето она пряталась от солнца, и кожа у нее стала нежная и бледная, как у младенца. Ладони тоже нежные. Иванито смотрит, как мать пудрит лицо, словно гейша, и высоко на скулах растирает румяна. Она рисует себе изогнутые брови, затем красит губы в ярко-оранжевый цвет. Иванито думает, что ее лицо выглядит нарисованным, как маска на стене.

Закончив, мать моет его оставшейся водой с лепестками гардении, расчесывает ему волосы и целует в глаза и в лоб, в кисти рук и в кончик каждого пальца Она трясет над ним пудреницей, пока он не становится похожим на пирожное. Это пугает Иванито. Затем она кладет его одежду на кровать: короткие штаны и куртку, гольфы и единственную пару ботинок со шнурками. Она осторожно его одевает, как будто он стеклянный, затем ставит перед зеркалом.

«Воображение, как память, может превратить ложь в правду», – шепчет Фелисия сыну. Больше никто его этому не научит.

Иванито помогает матери накрыть стол на двоих. Они берут прабабушкино столовое серебро, хрустальные бокалы и фарфоровый сервиз с пышными золотыми листьями. Мать зажигает огарок свечи и ставит в подсвечник, в который можно вставить еще двадцать три. Иванито считает пустые гнезда для свеч.

Мать скармливает ему огромную порцию риса с цыпленком, дважды наполняя его тарелку. Иванито съедает три теплых банана в сахарном сиропе и пьет сок манго со льдом. Мать непрерывно твердит: «Ты должен представить зиму, Иванито. Зиму и ее белое безмолвие».

Иванито старается представить себе зиму. Он слышал о снеге и думает о кружевном льде, падающем с неба. Этим льдом он мысленно покрывает все и всех, кого знает. Лед на их доме, на Пальмовой улице, лед на тамаринде, лед, покрывающий корабли в доке и летящих воробьев. Лед на дорогах и полях и на побережье, где живет бабушка Лед падает на ее плетеные качели, на сестер у ее ног. Отец будет плавать по морю из белого льда, а дедушка ходить по вершинам белых пальм.

Мать высыпает розовые таблетки на оставшееся мороженое. Твердые, сладко-горькие чешуйки.

– Они придадут нам сил, Иванито.

Фелисия несет сына вверх по лестнице и осторожно кладет его на чистые простыни. Затем прикрывает ставни, ложится рядом и накрывает их обоих шелковым покрывалом.

– Закрой глаза, mi hijo. Лежи тихонько.

Потом она складывает руки на груди и они засыпают.

Селия дель Пино

Иванито все больше и больше становится похож на отца, думает Селия. Слишком высокий для своего возраста, с крупными не по возрасту зубами и длинными руками. Ему всего пять лет, но в нем есть что-то от подростка. Селия беспокоится, как бы это сходство с отцом не отразилось на Фелисии. Что может прийти ей в голову в доме с закрытыми ставнями, когда она танцует в темноте со своим единственным сыном?

В последний раз, когда Селия видела Уго Вильяверде, Фелисия была беременна Иванито. Волосы у зятя были аккуратно зачесаны назад, он был одет в отглаженную гуайаберу[28] с открытыми воротами. Селия попыталась отговорить их входить в дом. Хорхе грозил убить Уго, если тот осмелится показаться в Санта-Тереса-дель-Мар. Но зять, видимо, собирался это проверить. Он прошел мимо нее, взял бутылку с апельсиновым лимонадом из ржавого холодильника, уселся за обеденный стол и стал ждать.

Хорхе появился из спальни в тапочках и майке. Он лег вздремнуть, но теперь на его лице не было и следа дремоты. Очки у него запотели от тяжелого дыхания. Ни слова не говоря, он поднял стул и, описав им в воздухе широкую дугу, обрушил на спину зятя. Обломки разлетелись по комнате, как будто рухнуло гигантское дерево. Уго медленно встал, повернулся к Хорхе и усмехнулся во весь рот, обнажив лошадиные зубы. Потом ударил тестя кулаком в лицо. Хорхе упал на пол, по его лицу текла кровь.

– Если уйдешь с этим сукиным сыном, больше не возвращайся! – крикнул Хорхе Фелисии с пеной на губах. Но Фелисия вышла вслед за Уго. Селия вытерла смоченным платком кровь, заливавшую печальные глаза Хорхе.

К концу лета Фелисия танцует все реже, и странных высказываний у нее становится все меньше. Временами ничто не может вытащить ее из постели, из оцепенения, которое пронизывает самый воздух, которым она дышит. Селия моет дочери голову и пытается снять с нее грязную цветастую ночную рубашку, которая, как утверждает Фелисия, защищает ее от солнца. Потом она купает Иванито и расчесывает ему волосы, зная, что в следующий раз увидит его снова немытым и нечесаным.

По дороге домой с Пальмовой улицы Селия частенько останавливается у сейбы на Пласа-де-лас-Армас, оставляет у его корней апельсин и несколько монет и произносит короткую молитву за дочь. Она постоянно сталкивается с Эрминией Дельгадо, которая носит для Фелисии корзины, полные кореньев и только что сорванных целебных трав. Анисовое семя от истерии. Сарсапарилья для лечения нервов и сифилиса. Речной папоротник и ковыль, чтобы изгонять зло. Эрминия никогда не говорит о сейбе, но Селия замечает среди других трав пучок ее листьев.