Куба либре - [17]

Выдержав значительную паузу, испанец произнес, как будто выписал лекарство:

– Отвези ее на острова.

– На острова?

– Да. Ей нужен релакс. Солнце, воздух, океан, хорошая еда, красивая природа, отдых, комфорт… Делай ей массаж на пляже. И главное, пусть побольше спит. Много, много сна. Не беспокой ее ничем.

Алехандро выслушал все это очень серьезно и перевел мне каждое слово.

Испанец извлек из заднего кармана потрепанный рекламный буклет какого-то отеля и торжественно вручил Алехандро, чтобы тот переписал телефон, а затем с достоинством убрал буклет обратно в карман.

– На острова! Как же я не подумал! Ми рейна, в Гаване нам быть опасно, здесь много полиции, она будет проверять документы, задавать вопросы, – твердил Алехандро, уже когда испанец откланялся.

На следующее утро мы распрощались с хозяином касы, очень недовольным нашим отъездом.

Алехандро сказал, что по дороге на острова мы проедем мимо его дома.

– Я хочу, чтобы ты увидела, что я живу просто. Не зацикливаюсь на вещах, как некоторые.

Дощатый сарай притулился среди одноэтажных лачуг. Некрашеные доски приобрели от времени стальной оттенок.

– Здесь я родился и вырос. Здесь жила вся семья. Родители, три сестры и брат.

Он очень убедительно смотрелся на пороге этого строения. Я его сфотографировала.

Рыжая собачонка с торчащими ребрами, появившись на пороге сарая, посмотрела на Алехандро с обожанием.

– Это мой сторож. – Он погладил пса.

Дверь вместо замка подпирает мраморная плитка. Такими же плитками, очевидно взятыми на развалинах какого-нибудь дворца, вымощен земляной пол внутри дома. Где плитки не хватило, лежат куски старого линолеума.

Сквозь крышу в дырах пробиваются солнечные лучи, освещая кровать, скромно застеленную простыней поверх матраса. Подушек и одеяла нет.

Никакой мебели, кроме кровати, в помещении не имеется.

Все это больше похоже на гараж советского инженера, чем на жилье.

У стены, напротив кровати, – черная каменная голова, мраморные шары, крупные бусины, цветы и свеча. Рядом с головой – семейные фотографии и ценник рубашки за девятнадцать долларов девяносто девять центов.

– Ты говоришь, что вещи для тебя не имеют значения, но над алтарем у тебя ценник?

– Одежда должна быть красивой. Но ее не надо иметь много. – Алехандро ведет меня в небольшой отсек, где стоит шкаф, гордо распахивает его дверцы: – Это мой гардероб!

В шкафу болтается одна проволочная вешалка, а на ней кораллового цвета пиджак.

Больше в доме вроде бы ничего нет.

– А где…

Я хотела спросить: «А где все остальное?», но Педро, уловив ход моих мыслей, перебил меня:

– Я мужчина. Мне ничего не нужно. Я живу один, моя королева. Когда я стану старым, куплю телевизор. – Он потянул меня за какую-то резиночку сзади. – Ми рейна, что это?

Я обернулась. У него в руке была лямка от моего бюстгальтера. «Ажент провокатёр» оправдал свое название – лямка отстегнулась и свисала из короткого рукава блузки, как алая капелька крови. Чтобы пристегнуть ее на место, пришлось раздеться до пояса.

– О, ми рейна! Ми рейна! Какое у тебя тело! Ты – моя белая богиня!

Против лома нет приема. Против самых вульгарных, цветистых, архаических комплиментов трудно устоять. Обычно они попадают ниже пояса.

Чтобы прекратить их поток, я села на корточки перед каменной головой:

– Это алтарь?

– Да, это мой главный бог – Элегуа. Он на нас смотрит. Он мне спасает жизнь, всегда, всегда, всегда… Ми рейна, давай помолимся ему, чтобы быть вместе!

И он начал раскачиваться и что-то говорить нараспев, потом опустился на колени перед алтарем и потянул меня за руку. Пришлось тоже встать на колени, стоять на них на холодных каменных плитах было крайне неудобно.

Движения Алехандро становились все интенсивнее, и вскоре он стал камлать, как это делают шаманы на канале «Дискавери». Он подпрыгивал вокруг своего Элегуа и ритмично завывал.

Мне стало жутковато, и я решила на всякий случай прочесть «Символ веры».

Он обнял меня, притянул к себе и, продолжая завывать, начал стучать по мне своим хоботом. Мне захотелось вырваться и убежать. Но тут Педро превратился в огнетушитель, залил все белой пеной, лег на пол и затих.

– Дай Элегуа свою папайю, – сказал он хрипло.

Я без особого сожаления достала из сумки подаренный мне еще в первый день приезда недозрелый фрукт.

Он рассмеялся:

– Латино называют папайей пуси…

Я опешила. Алехандро выхватил папайю из моих рук, расцеловал, что-то прошептал и со слезами на глазах, осторожно положил ее рядом с ракушками на блюдо.

Мне стало не по себе, так, словно он положил для Элегуа не папайю, а мой детородный орган. Мурашки пробежали по моей спине, я перекрестилась и постаралась отогнать от себя нелепую фантазию.

Мордоворот, который доставил нас в отель на катере, был старым знакомым Алехандро, и они всю дорогу, перекрикивая шум мотора, наперебой рассказывали мне, как когда-то вместе сидели в тюрьме за уличную драку с поножовщиной и перестрелкой. Их перло от воспоминаний.

– Я – мистер Кахакинта, пятая скорость! Ты знаешь, что такое пятая скорость? Это как у машины! Первая, вторая, третья, и дальше ррррр! Пятая!

Мордоворот кивал:

– Мда, это реальный мужик! Пятая скорость!