Кто здесь хозяин? - [100]
— А что я делаю смешного?
— Не понимаете? Состарившаяся в девицах потомственная княгиня с суровым лицом и плотно сжатыми губами восседает на арендованной за рубль лошадке и в душе с трепетом молит бога, чтобы как можно дольше продлились минуты проката, по истечении которых ей придется вытряхиваться из седла и добираться до дома общественным транспортом.
Уважаемая Екатеринэ открыла сумочку, вытащила платок, почему-то взмахнула им разок-другой и поднесла к глазам.
— Я извелся, глядя на вас, — продолжал Арчил, — устал, больше не могу. Все думал, наскучит же вам когда-нибудь эта игра и вы больше здесь не появитесь. Ради бога, пожалейте хотя бы меня, я вам серьезно говорю. Не к лицу вам изображать амазонку на старой выбракованной лошади. Я не хочу, чтобы над вами смеялись.
Уважаемая Екатеринэ плакала.
Арчил подошел к ней, положил ей руку на плечо и сказал страдальческим тоном:
— Ступайте домой, уважаемая Екатеринэ.
Екатеринэ Дадиани вытерла слезы. Как бы по инерции вновь томно обмахнулась платком, сложила его вчетверо и спрятала в сумочку, нехотя скользнула взглядом по зеркалу и, не попрощавшись с Арчилом, сутулясь и горбясь, вышла вон, сразу сдавшая, ссутулившаяся, сломленная.
Студент Герасим Микеладзе и архитектор Самхарадзе повстречали Арчила у входа на ипподром, на троллейбусной остановке. Им редко приходилось видеть директора прокатного пункта столь нарядным и подтянутым. Наверное, он сегодня не работает, решили они и молча повернули обратно. Опирающийся о палку Арчил, что-то бормоча, глядел на большое здание Института физики и не заметил своих клиентов.
К полуночи Арчил вернулся на ипподром и вывел лошадей на поле. Сам, хромая, поднялся на трибуну, вскарабкался на дощатый помост, скрестил руки на груди и окинул взором ипподром.
— Тихим шагом арш! — раздалась в темноте команда Арчила.
Лошади тронулись.
«Рысью арш!», «иноходью!», «тихим шагом арш!», «иноходью!», «рысью арш!» — долго разносился над безлюдным полем басистый, с хрипотцой голос Арчила.
Удивленные лошади не щадили сил. Они, как сказочные скакуны, носились в ночи. Без седоков они казались еще краше.
Директор прокатного пункта, сложив, как Наполеон, руки на груди, взирал на неудержимый полет старых коней.
Иногда он закрывал глаза и видел: впереди бежал широкой кости вороной Атлантик. За Атлантикой — белый, с развевающейся гривой Вихрь, за Вихрем — длинноногий скакун Мирангул, а в конце плелась серая в яблоках Гераия — былая знаменитость конного спорта. Потом он спустился с помоста, широко раскрыл ворота малой арены и выгнал успевших войти в азарт лошадей во двор.
Еще раз окинул взглядом темнеющие трибуны, безмолвное поле ипподрома и ушел.
Лошади, не привыкшие к свободе, недалеко разбежались: там же, во дворе, принялись они щипать траву, вылезшую по краям дорожек.
Перевод А. Абуашвили
Сельская «мадонна»
На окраине села, за крепостью, неподалеку от висячего моста, стоит небольшая, покрытая дранкой дощатая ода. Здесь живет Маквала Замбахидзе. А деревня называется… Впрочем, это неважно, как она называется, наверное, в каждом селе есть своя Маквала.
Сумерки. Маквала, кончив делать сыр, вылила сыворотку в кошачью миску. Прибрала комнату, умылась, намазала ярко-красной помадой пухлые губы, вышитой лентой крепко стянула на затылке волосы, поставила чайник на плиту и села у окна.
Лето. Ветерок доносит аромат кукурузных початков, нескончаемый стрекот сверчков и бормотание Риони.
Маквала — одинокая женщина. Родителей ее унес тиф, когда ей было восемнадцать. Сама она, по счастью, находилась тогда в Кутаиси и избегла их участи. В Кутаиси она работала на шелкоткацкой фабрике, куда устроилась после окончания школы для трудового стажа. Похоронив родителей, Маквала на второй или третий день заперла дом и уехала обратно в город. Никого из близких родных в деревне у нее не осталось. Десять лет она не подавала о себе вестей, а в позапрошлом году вдруг вернулась. И с нею какой-то мужчина — лысый, хромой, в летах. «Мой муж», — представила она его деревне. Муж пожил у Маквалы месяца три, а потом что-то, верно, пришлось ему не по душе, и он, собрав свои пожитки, отправился туда, откуда прибыл.
Маквала никому не объяснила причины отъезда мужа. Да и соседи, по правде говоря, не спрашивали. Кому какое дело, куда и почему бегут чужие мужья!
Некоторое время Маквала работала на птицеферме. А сейчас вот уже два месяца она — «передвижной библиотекарь» села. Эту должность создали по инициативе председателя сельсовета. Подобно почтальону, Маквала ходит по домам и разносит книги, а раз в неделю, когда в клубе показывают кино, продает билеты. Фильмы в селе обычно крутят по субботам.
Скрипнула калитка. Хозяйка не трогается с места, даже в окно не выглядывает, она и без того знает: это Кириле — заведующий фермой. Его шаги она узнает среди тысячи других. Походка у Кириле неуклюжая, он тяжело поднимается по лестнице. Вот он появляется в дверях, швыряет на диван соломенную шляпу, поправляет перед зеркалом волосы и замирает, подперев плечом дверь.
— Ой! — пугается Маквала, а Кириле расплывается в улыбке. — Чтоб тебе пусто было, что за привычка входить без стука.
