Кто закажет реквием - [30]

Нет, пожалуй, на «бомбу» эти материалы уже не потянут, сказал он себе, заканчивая разливать кофе в чашки.

— Вы сказали о друге? — небрежно, словно бы невзначай поинтересовался он. — Это был «Густав»?

Маргарита только молча кивнула, вид ее лучше всяких слов говорил: «Да это был «Густав».

Правильно, ситуация до боли знакомая. «Густав» молодой мужик, примерно его, «Угрюмого», лет. Случается в этом возрасте безоглядно влюбиться, испытывать очень уж большую привязанность. Годы жизни здесь должны бы приучить его к европейской замкнутости, к застегнутости души на все пуговицы. При их роде занятий надо сделаться еще большими европейцами, чем сами европейцы. Домашненького захотелось, рассейского…

Петцольд вдруг поймал себя на том, что последнюю фразу он прокрутил в сознании, «озвучил» ее по-русски. Тоже плохой признак.

— Вы познакомились с «Густавом» давно? — Петцольд спрашивал так, словно речь идет не об общем знакомом, а об особе, которая всем знакома, например, о Вайцзекере или Коле.

— Три года назад.

— Ага, — словно бы про себя отметил Петцольд. — Стена, стало быть, рухнула уже к этому времени.

— Стена к этому не имела никакого отношения. Я жила в ФРГ с восемьдесят седьмого года.

— Пейте кофе, пожалуйста, — напомнил он.

— Спасибо, — она как-то виновато улыбнулась.

— Давайте посмотрим на ситуацию со стороны. «Густава», как вы утверждаете, нет. Следовательно, во-первых, не существует канала для переправки тех вещей, о которых вы упоминали — подчеркиваю, что мы с вами чисто условно предполагаем их существование, как и то, что я ко всему этому имею отношение. А во-вторых, кому это надо — переправка условно существующего материала, если нет «Густава»? Кто в этом заинтересован?

— «Густав» сказал, что в этом заинтересован «Феникс».

— «Феникс»? — переспросил «Угрюмый». — Впервые слышу.

— Но я же не могла ошибиться, — на лице Маргариты появилось выражение отчаяния. — Я не могла ошибиться.

— Очень странно, — произнес Петцольд себе под нос. А про себя подумал, что это и в самом деле странно, ведь «Феникс» ушел в отставку ненамного позже, чем он.

— Что вы сказали?

— Ничего, — Петцольд потряс головой. — Вы все же пейте кофе, остынет. Kaк вы меня нашли?

— «Густав» сказал мне, где вы живете. Я две недели следила за вашим домом. Изучила ваш распорядок дня.

— Две недели?

— Ну, не полных две недели. Я начала следить за вами с понедельника, с прошлого понедельника.

— Угу, — пробормотал он.

Bce-тaки он почувствовал эту слежку. И именно с прошлого понедельника. Заметить не заметил, но почувствовал. Интересно, как же она следила, не обнаружив себя?

5

13 сентября, понедельник

Они выехали из Южнороссийска около девяти утра — впереди «Тойота» Кондратьева, где на заднем сиденье расположился Ненашев, а в «Boлге» были Бирюков и Клюев, который автомобиль вел.

Эту «Волгу», слизав прозвище у Ремарка, Ненашев назвал «призраком шоссе». «Призрак» обошелся приятелям в смешную сумму — две тысячи долларов. Старый знакомый Бирюкова, работавший ныне заместителем директора таксопарка, списал не очень старый, как он уверял, автомобиль. «Не очень старый» означало, наверное, не более десяти лет, потому что справляться о пробеге по счетчику смысла не имело — его перекручивали, наверное, не один раз. Но справедливости ради стоило отметить, что бегал автомобиль еще исправно, ходовая часть была в порядке, ее состояние объяснялось, очевидно, количеством «пузырей», которые водитeли перетаскали автослесарю. Так что ремонт носил характер преимущественно косметический — перетянуть чехлы на сиденьях и спинках в салоне, поставить новые колпаки, нанести защитное покрытие на днище, покрасить корпус и т. п. Цвет у машины остался прежний, темно-серый. Таким образом, «Волга» полностью оправдывала ненашевское прозвище. Подобный цвет еще называют цветом смерти, так как в сумерках он практически неотличим от общего фона.

Сейчас передвигались они достаточно резво, покрыв за три часа почти двести пятьдесят километров. Бирюков с Клюевым не заметили никаких признаков преследования. Было похоже на то, что и до Воронежа провожать Кондратьева не имело особого смысла.

Но вот они проехали мост через Калитву — «Тойота» впереди, «Волга» метрах в двухстах за нею, и машину, за рулем которой сидел Клюев, остановил гаишник. Нормальный, можно сказать, гаишник, в меру молодой, в меру красномордый, как и все его коллеги высокомерный и изображающий крайнюю степень беспристрастности и неподкупности.

Он поднял жезл и махнул им, указывая на обочину. Клюев подчинился, гаишник с погонами старшего лейтенанта, при бляхе, кобуре — представился. Фамилия Васильев ничего не говорила путешественникам.

Старлей отошел, еще раз рассматривая номер машины, потом покачал головой.

— Да-а… — неопределенно произнес он.

Реплика эта, в силу своей ложной многозначительности, заставляла водителя транспортного средства мгновенно прикинуть, во сколько тысяч рублей выльется дальнейшее общение со стражем безопасности движения.

Клюев тоже прикинул, но его не устраивало применение к данной ситуации поговорки «время-деньги», то есть, он не хотел обменивать очень нужное сейчас время — «Тойота» уже скрылась за небольшим взгорочком — на деньги, которые в принципе, никогда не бывают лишними.