«Кто виноват?» и другие повести и рассказы Герцена - [3]
Рассказ был написав в самый разгар споров между западниками и славянофилами. Герцен вывел ах аа сцену как самые характерные типы времени. И предоставил возможность каждому высказаться сообразно со своим характером и убеждениями. Герцен, как Гоголь, полагал, что споры западников и славянофилов — это «страсти ума», бушующие в отвлеченных сферах, в то время как жизнь идет своим путем; и пока они спорят о национальном характере и о том, прилично или неприлично русской женщине быть на сцене, где-то в глуши, в крепостном театре гибнет великан актриса, и князь кричит ей: «Ты моя крепостная девка, а не astTpnca».
Рассказ посвящен М. Щепкину, он и является на «сцене» под именем «знаменитого художника». Это придает «Сороке-воровке» особенную остроту. Ведь и Щепкин был крепостным; его случай избавил от рабства «Вы, шаете црвдание о „Сороке-воровке“, — говорит „знаменитый художник“, действительность не так слабонервна, как драматические писатели, она идет до конца: Анету казнили». И весь рассказ о крепостной актрисе был вариацией на тему «Сороки-воровки», вариацией на тему о виноватых 6e: i вины…
Анета из «Сороки-воровки» по своему характеру и по своей судьбе очень близка к Любе Круциферской из романа «Кто виноват?». И для нее пробуждение обернулось гибелью. Вот правда, перед которой умолкают споры: «Молодые яюди молчали: они представляли прекрасную надгробную группу Анете», Это был драматический финал герценовской повести.
Герцен как писатель был необычайно музыкален. «Одна фальшивая нота и оркестр погиб», — говорил он. Отсюда его стремление к завершенности и внутренней цельности каждого характера и эпизода. Некоторые на этих характеров заключали в себе возможности новых вариаций, изменений и развития. И тогда Герцен возвращался к ним в новых произведениях.
В романе «Кто виноват?» доктор Крупов был одним из главных героев. Но все же он держался несколько в тени.
Чувствовалось, что он еще не всё до конца «высказал». «Он был хороший врач тваа, но за душевные болезни принимался неловко». Неловко, но все же принимался. И даже пришел уже к заключению, что «мало болезней хуже сознания бесполезных сил».
«Доктор Крупов» — одно из самых оригинальных произведений Герцена, целая система «идей в лицах», философический трактат в форме реалистической повести. Главным орудием Герцена становится ирония, которую он называл «утешительницей», столько скрытых страданий было в этой повести.
Знаменитый художник в «Сороке-воровке» с горечью говорил: «Кругом сумасшедшие». Но это была как бы случайно оброкенная фраза. Доктор Крупов развивает свою теорию «сравнительной психиатрии» обстоятельно и подробно. На каждом шагу он видит, как люди издерживают свою жизнь «в чаду безумия». От наблюдений над современной жизнью Крупов перешел к изучению истории, перечитал древних и новых авторов — Тита Ливия. Тацита, Гиббона, Карамзина — и нашел явные признаки безумия в делах и речах королей, монархов, завоевателей. «История, — пишет доктор Крупов, — не что иное, как связный рассказ родового хронического безумия и его медленного излечения».
Философская соль повести состоит в преодолении гегелевской «прекраснодушной» теории о том, что «все действительное — разумно, а все разумное — действительно», теории, которая была основой «примирения с действительностью». Доктор Крупов видел в втой теории оправдание существующего зла и готов был утверждать, что «все действительное безумно». «Не гордость и пренебрежение, а любовь привели меня к моей теории», — говорит Крупов.
Для того чтобы исчезли чудовища безумия, нужно чтобы изменилась атмосфера, доказывает доктор Крупов. Некогда вемлю попирали мастодонты, но нкменился состав воздуха, и их не стало. «Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются, — пишет Крупов, — но нелегко перерабатывается в душе человеческой родовое безумие».
Доктор Крупов принадлежит к художественному типу «друзей человечества». В нем есть черты самого Герцена. В русской литературе, нак это отметил Некрасов, нет вмени более громкого и славного, чем имя народного заступника. И первым среди них был Радищев, «мимоездом», из Петербурга в Москву, составивший свою книгу правды и скорби. В этом традиционном и благородном жанре путевых записок народного заступника написан рассказ Герцена «Мимоездом».
У Вольтова «из дела выходил роман». Этим он был похож на Герцена. И во время службы в канцелярии, я во время невольных скитаний по русским провинциям Герцен, как Бель тов, повидал столько «дел», что у него возникало даже желание «составить биографический словарь по азбучному порядку». И какое бы «дело» ни раскрылось перед ним, на любой странице он читал его «исторические приметы»; «ничего своего, а все принадлежащее эпохе».
Герой рассказа — чиновник уголовной палаты — страж и раб своей среды, совершенно слившийся с ней. Он «как огня боялся отыскивать облегчающие причины»: «Выйдет, что виновного вовсе нет». «Вот оттого эти облегчительные обстоятельства для меня нож вострый, мешают ясному пониманию дела». Это была в высшей степени оригинальная теория, которой он и руководствовался.
