Кто виноват? - [2]

А дни все шли и шли. Узел любви Сушилы и Удхава затягивался все туже. И однажды Удхав сказал:

— А почему бы нам не встретиться где-нибудь в уединенном месте?

Сушила вспыхнула и ответила:

— Хорошо, только как же эти пятеро:

Мужний дом...

Отчий дом...

Люди...

Закон...

и эти белые серебряные браслеты, эти черные нити в волосах — как их всех заставить понять? Им-то я что скажу?

Удхав был мужчиной. Мужний дом, отчий дом, люди, закон — ему не нужно было их согласия. Нужна была ему только цветущая юность Сушилы, она одна наполняла его звериным голодом. И зачем было ему подбирать правильный вес на обманных весах, искать равновесия, всех ублаготворять? Мужчине любовные связи не в укор, и чем их больше, тем он считается мужественнее.

И потому ответил Удхав, что держать за все ответ будет он, а ей нужно только сказать «да».

Он сказал:

— Я увезу тебя в такую страну, где нашу любовь назовут чистой и священной. И там, воздвигнув для тебя храм любви, буду тебе поклоняться с утра и до утра. Жрецом твоим стану. Скажи лишь слово — и я взберусь на высочайшие вершины Гималаев. Ну, а если головой покачаешь и скажешь «нет», одно мне останется — уйти из мира. Моя жизнь и смерть — в твоих руках, теперь твое слово.

Сушила закрыла глаза и на мгновенье задумалась. Мужний дом, отчий дом, люди, закон — все они в один голос кричали «берегись!» и грозили ей. Ужас охватил ее. Закрыв лицо руками, шатаясь, подошла Сушила к стене, прижалась к ее холоду пылающим лбом. Ею овладело яростное желание схватить Удхава за горло и сдавить его... А тот, заподозрив недоброе, сразу исчез.

Кто может остановить половодье разливающейся юности? И если уж Вишвамитра — великий знаток наук, проникший в тайны Шастр, если уж и он не смог устоять перед чарами прекрасной Менаки, то чего же требовать от Сушилы! Перед собой видела она Удхава, который день и ночь сулил ей небесные наслаждения. А сзади доносились угрозы и брань — мужний дом, отчий дом, люди, закон целыми днями твердили одно: ты — вдова, ты должна есть грубую пищу, должна жить иссушенной жизнью. Случится в доме какой-нибудь урон или убыток — она виновата, ее злосчастье беду на дом навлекло. Есть досыта, носить нарядную одежду вдове не положено. При ней нельзя приносить поздравления, нельзя желать счастья — все обернется горем. Вдова и в храм ходит, и молится, и постится куда больше других и оттого телом всегда чиста, однако ни на свадьбу, ни на братбандху[1] ее не зовут, даже близко к дому, где праздник, не подпускают.

Сушила все это в сердце прятала, копила, терпела. Но всякому терпению есть предел. И если предел этот перейден, то человека уже ничто не остановит. И тогда кто же будет покорно ждать далекой награды и не прельстится гем, что можно взять сейчас же — только руку протяни... И на весах юного сердца нынешнее счастье перевесило завтрашние небеса. Плача и смеясь, сказала она «да».

Два сердца слились в одно. И что же случилось тогда? А случилось то, что цвет мира изменился в глазах Сушилы. Трава, что вчера еще была сухой и желтой, вдруг стала зеленой, и посреди этой буйной зелени расцвела и зазеленела жизнь самой Сушилы.

На миг глаза ослепли и не видели уже ни опасностей, ни преград. Перед черным занавесом смерти начал разыгрываться ослепительный спектакль любви.

И однажды сказал Удхав: «Королева моя, как ты хороша!» — и безумная радость загорелась в его глазах. Желание протянуло лапу и утолило жажду.

■

Тайная любовь стала явной. Чувствуя, как тяжелеет ее тело, Сушила однажды спросила Удхава:

— Что думает обо мне душа моя, хаджур, господин мой?

Удхав, не поняв ее, ответил:

—Я весь день с утра и до утра только о тебе и думаю.

Застенчиво теребя край сари, она объяснила:

— Хаджур меня не понял. Я... затяжелела... последние дни и...

Не дослушав, Удхав вскричал:

— О! Хорошую же ты приберегла для меня новость! Но если это так, то почему ты мне сразу ничего не сказала? Узнай я об этом в первые месяц-два, я бы дал тебе глотнуть одно средство — и в помине ничего бы не осталось! И отцу родному было бы тебя не в чем упрекнуть.

Тогда Сушила спросила тихо и горько:

— Зачем же совершать этот страшный грех? Как быстро вы забыли свои прежние слова, свои клятвы. Человек, который был так уверен в себе, так голову гордо держал, этот человек теперь так перепугался, что готов душу живую убить. Или все мужчины таковы? Что же случилось с нами? Разве с самого начала мы не знали, на что идем? Вспомните лучше, как исполнились все наши желания.

Удхав сбежал, только пятки засверкали. Сушила осталась одна и не знала, где искать убежища, где искать помощи.

Мужний дом: «Ты, подлая, опозорила весь наш род! Нет тебе здесь места».

Отчий дом: «Что же делать... Я бессилен помочь тебе».

Люди: «Ты — распутница. Глаза бы наши тебя не видели».

Возлюбленный: «От твоей красоты и следа не осталось. Зачем ты мне теперь?»

Закон: «Ты нарушила свой долг. Ты должна быть сурово наказана».

...И только Ямарадж, бог смерти, протянул ей обе руки и сказал:

«Хорошим и дурным, счастливым и несчастным — всем я рад. Ко мне, все ко мне! И блаженные, и опаленные огнем тревог и забот, все вы найдете покой здесь, в моем доме, на ложе вечной тишины. Великие и малые — здесь все равны. Дверь моя всегда распахнута настежь. Всех ждет здесь радушная встреча, здесь нет места ненависти».