Кто в тереме? - [7]
С другой стороны, именно отсутствие крышки на колодце позволило услышать слабый стон.
– Гарик! – душераздирающим голосом закричала Лида, наклоняясь над колодцем.
Стоны больше не слышались. Колодец был глубоким, метра два, и на дне его, скрючившись, лежал мужчина.
– Гарик!!! – продолжала вопить обезумевшая Лида.
Людмила Петровна опомнилась первой и трясущимися руками выудила из кармана куртки телефон.
Лида
Лида Затюряхина родом была из Воронежской области. Папа ее занимал пост начальника милиции городка районного значения, а мама – главного бухгалтера жилкомхоза. Был еще брат Вова, на два года старше Лиды.
Папа, прошедший войну артиллеристом и закончивший ее в чине капитана, на войне неоднократно был ранен, украшен орденами и медалями, пил по-черному и бил маму смертным боем, мотивируя ревностью.
Мама была симпатичной женщиной, моложе на тринадцать лет, но от пребывания в постоянном страхе и стыде из-за суда людского – угасшей и какой-то скукоженной. При этом вечно в синяках. Кто бы рискнул на нее позариться?!
Папа был настоящим красавцем – высокий голубоглазый блондин. Он активно использовал и свою внешность, и свое положение, и у мамы было больше резонов ревновать, но папа раньше нее усвоил старую истину. Если большой вор будет показывать на маленького воришку и кричать «держи вора!», ловить станут маленького. Верят всегда тому, кто крикнул первым.
– Кобель! – шептались мама с подругой Зиной.
– И чего ты с ним мучишься? – возмущалась Зина. – Я бы уже давно ушла к кому-нибудь!
– Куда-а-а? – морщилась от ее крика мама. – К кому? Вон, двое их бегают. И он меня везде достанет. Да и потом, все другие, они тоже войной покалеченные. Кто в ногу или руку, а кто – в голову, как мой.
– Ну, твой от рождения, видать, в голову покалеченный!
Зина прибегала частенько, и своего добегалась: позже маме шепнули, что она – одна из многочисленных любовниц Федора Васильевича.
Жаловаться мама боялась, да и кому? В их городке папа был большим человеком, плюс славное фронтовое прошлое, награды, юридические курсы и Высшая партийная школа. Когда папу привозили домой в коляске мотоцикла и два дюжих милиционера затаскивали его бесчувственное тело в дом и укладывали на кровать, мама хватала кое-какие вещички, детей и убегала искать пристанища на ночь.
Со временем искать становилось все труднее, папа уже знал немногочисленные места, где его семейство могло укрыться. После того случая, когда он среди ночи ворвался в дом к Зине и вытащил маму из шифоньера (Лида и Вова прятались под кроватью), он пригрозил посадить Зину. Оповещенная об этом факте Зиной общественность, изо всех сил сочувствуя маме, опуская глаза, все же стала отказывать ей в прибежище. Мама не была бойцом, и ее стали посещать мысли о самоубийстве. Удерживала только мысль о детях.
Все же до Бога дошли мамины молитвы. То ли папа как-то накосячил по работе, то ли лопнуло у руководства терпение на предмет его пьянок, то ли младший коллега, озабоченный карьерным ростом, настучал – но в один, далеко не прекрасный для папы день, с работы его поперли.
В органы на работу папу не брали, нашел он место экспедитора на хлебозаводе, но самолюбие его жестоко страдало. Ему казалось, что все тычут в него пальцами. Впрочем, надо полагать, он был недалек от истины. Встал вопрос о переезде, а куда ехать? По зрелом размышлении решили – на родину мамы, в Артюховск.
Поселились в родительском доме, где бабушка, похоронив деда, жила одна. Папа томился, притих, пил редко и даже по пьяни рук не распускал – был пришиблен случившимся с ним, а поначалу просто стеснялся бабушки. Через год вдруг засобирался обратно на родину, позондировать почву. Недели две он отсутствовал, вернулся окрыленный и велел маме собираться. Он задействовал кое-какие старые связи, и его пообещали вернуть на юридическую стезю, если он согласится поехать в село – большое, райцентр! – на должность адвоката.
Мама, которая за год нормальной жизни отдохнула душой и телом, решительно отказалась. Даже перспектива остаться разведенкой с двумя детьми на руках и мизерными алиментами, чем попытался спекулировать папа, ее не пугала.
Папа уехал, стал сельским адвокатом, увез с собой Зину, женился на ней и жил долго и счастливо. Вроде бы, даже рукоприкладствовать перестал. А мама работала бухгалтером, прирабатывала шитьем, поскольку алименты были чисто символическими (папа ведь был юристом!) и продолжала отдыхать телом и душой.
Когда семья переехала в Артюховск, Лиде было 14. Возраст, в котором характер если и не сформировался окончательно, то в целом сложился. Ужас, пережитый в детстве, сопровождал ее всю оставшуюся жизнь. Она вспоминала, как прятали они с братом ножи, в ожидании возвращения припозднившегося, а стало быть, пьяного, отца. Как отец избивал маму табуреткой, норовя попадать по голове, а Лида так кричала, что сорвала голос. На другой день, выйдя к доске отвечать, она только сипела, показывая на горло.
– Мороженого переела? – спросила учительница.
Она кивала: да, мороженого.
В городке все обо всех знали. Знали, что начальник милиции пьет и держит в страхе семью. Брат был сердечником, и мама помучилась, выхаживая его по больницам да санаториям.
