«Но я же не видела их в юности», – думала Людмила Петровна. Узнав их драматическую лав стори, она настроилась на встречу с двумя роковыми красавцами, к тому же – еще и со столичной «штучкой». Люся заранее слегка комплексовала на предмет своей обыкновенности, серости. Однако же – быстро освоилась.
Пребывая в атмосфере радушия, доброжелательности, нежности, она исходила белой завистью к этой паре. Заплатив почти истекшей жизнью, обыденной, безрадостной друг без друга, они на закате, под занавес, все же успели отхватить свой кусок счастья.
Наверное, психолог сумел бы объяснить этот казус поздней встречи: она своей нежностью заглаживала сформировавшееся за годы чувство вины, его оскорбленное юношеское самолюбие было удовлетворено. А может, все совсем не так, кто его знает? Как там у любимого Зайкиного Тютчева?..
«О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй волшебный свет
Любви последней – зари вечерней!»
Руслан и Рита смотрели сейчас друг на друга особым взглядом – взглядом памяти.
Разговор, как и положено, протекал в ностальгическом ключе. Всякая фраза начиналась со слов «а помните?». Вспомнили, как в триста двенадцатой комнате общежития, где все четыре года учебы проживала Рита с однокурсницами, висела на двери, на гвоздике, «Книга жалоб и предложений». Любой приходящий гость мог, и даже обязан был оставить в ней запись – жалобу или, соответственно, предложение.
Какие перлы там попадались! Как изощрялись студенты в остроумии!
– А помните, мы с парнями у вас засиделись за бутылочкой винца…
– Ага-ага, «за бутылочкой»!
– Ну, не будем уточнять детали! А потом вы стали нас выгонять!..
– А Олег написал на нас жалобу! Предложил приобрести двуспальные кровати, чтобы укладывать припозднившихся гостей с хозяйками.
– Исключительно из филантропических соображений – не выгонять же людей на улицу в ночь!
– И он еще настаивал, что надо непременно выйти на комендатшу с этим предложением!
– Вот бы мы вылетели из общаги, попади комендантше в руки «книга» с этим предложением!
– Да, зверюга была та еще!
– Да, и порядки были строгими.
– Ну, в руки парторга она все же попала!
Парторг – Смирнягин Владислав Борисович – вместе с представителями комитета комсомола, профкома и зверюгой-комендантшей проводили регулярные рейды в общежитии на предмет «выявления нарушений норм общественной морали отдельными студентами». Заметно было, что самому ВБС эти рейды удовольствия не доставляли, на лице его поигрывала ироничная улыбочка. И, случалось, он окорачивал чересчур усердствующих проверяющих, таких же студентов, опьяненных своим временным величием.
– Да, было такое! И он имел удовольствие прочитать жалобу на себя, с предложением ставить его в угол после каждого экзамена!
– В стихах! Написанную шестистопным гекзаметром!
– Обоснованную, между прочим! Мало кто сдавал ему экзамен с первого захода!
– Как там у Азаматика было… Сейчас, сейчас…
Гнев, о богиня, воспой Азамата, Талгатова сына!
Гнев свой, о Зевс-громовержец, направь на Смирнягина-зверя!…
О, ВБС, злопыхательный муж и зловредный,
Бедных студентов лишать ты стипендии будешь доколе?!
– Дальше не помню!
– Я тоже! Да он и сам сейчас наверно, не вспомнит. Там страницы на две или три было.
– Не вспомнит. Спился. Умер года три-четыре назад.
– А я и не знала… А что ж случилось?
– Как говорится, не вписался в реалии… Начал попивать, жена ушла. Жил с матерью. Однажды во сне остановилось сердце.
– А какие надежды подавал! Какие способности были у парня! Я всегда была уверена, что он станет писателем.
– Помянем.
– Помянем!
– Я еще помню одну жалобу – на девчонок из триста шестнадцатой: нажарили картошки и закрылись на ключ. Кто ни совался – не открывали, а запах-то на весь коридор! А дело перед стипендией, денег ни у кого. Мальчишки им кричат – в армии это называется «крысятничать» и за это устраивают темную! А они им через дверь: «Забирай свои документы и ступай служить, там и будешь темную устраивать»!
– Да, девчата там жили хозяйственные, у них через день жареной картошкой пахло.
– Но не хлебосольные!
– Нет, не хлебосольные!
– Будешь хлебосольным, когда весь этаж норовит в гости на халяву явиться!
Люся с Лидой слушали, как «бойцы вспоминают минувшие дни» и, размягчившись, рассиропившись, не скучали. О, прекрасная юность! У Лиды не было институтского прошлого, общежитского опыта, кавээновского братства, но как это ей было близко! Чужая студенческая юность, которой ей не довелось узнать…
Наконец, перешли и к интересующему ее вопросу.
Само собой, история с Гариком шокировала обитателей дачного поселка – и северной стороны, где вознеслись коттеджи, и южной, где еще оставались собственно дачные участки, пустующие зимой.
Постоянных жителей, зимующих в дачных домиках, более-менее благоустроенных, там было раз-два – и обчелся, плюс несколько жалостливых и совестливых дачников, приезжающих через день-два покормить собак, которых развелось неимоверное количество. Теперь уж не знаешь, кого больше бояться – наполовину одичавших полуголодных собак, бомжей или с некоторых пор облюбовавших их места молодежной стаи.
Этот момент женщин особенно заинтересовал.
