Кто в тереме? - [30]

– А Юля Горохова – она тоже сложная девочка?

– В общем, да, не простая, но совсем в другом плане. Она все-таки домашняя, не испорченная. В ней нет… я бы сказала… подлинки, что ли… Но я не слишком хорошо ее знаю. Так, поскольку веду занятия в их группе.

– А в Кире есть?

– Есть, мне кажется.

– Тем не менее, они дружат с Юлей…

– Дружат… Впрочем, о Юле вам лучше поговорить с куратором Юлиной группы.

– Всенепременно! – Бурлаков взглянул на часы, висевшие на стене напротив. – Как раз сейчас и поговорим! Сания Хасановна, так ведь?

– Да, у нее как раз пара закончилась в ее группе. И с девочками сможете поговорить из Юлиной группы. Я провожу вас в ее кабинет.

– А ваши девочки?

– У моих сегодня практика, они по разным местам.

Никита Михайлович Мирюгин, молодой директор недавно созданного в Артюховске Музея купеческого быта, позвонил и слезно умолял перенести их встречу на более позднее время. У него нарисовались реальные спонсоры, и встреча с ними была для него куда важнее, чем очередная беседа с представителем РОВД.

Ничего нового на предмет гибели его сотрудника Херсонского Игоря Юрьевича он рассказать не мог, кроме того, что уже рассказал. Да, чуть больше месяца назад он, Никита Михайлович, по просьбе Игоря Юрьевича принял на работу его знакомого – Легостаева Виктора Ивановича. Ну, как принял? Временно, по краткосрочному трудовому договору.

Херсонский с Легостаевым должны были освободить подвал от скопившегося там за десятилетия бытового хлама – коробок, ящиков, сундуков, забитых барахлом, сломанной техники и тому подобного. Ну, и произвести мелкий ремонт стен и перегородок, если потребуется. Работал Легостаев на совесть, выполнял все и даже больше, чем от него требовалось. Руки золотые, и не лодырь. Чтобы пили – не замечал.

Игорь Юрьевич, честно сказать, к физической работе не слишком был предназначен, основная нагрузка легла на его напарника. Как уж там они договаривались деньги делить – он не вникал, это их дело. По завершении работы все расстались, взаимно довольные.

Бурлаков пошел музейщику навстречу, так как сочувствовал. Спонсорские деньги могли уплыть у директора из-под носа. Спонсор – существо эфемерное и ветреное: сегодня он возник, завтра – растворился.

Сегодня он предан идее сбережения исторической памяти и горит желанием помочь встать на ноги музею. Завтра он вдруг осознает великую роль искусства для подрастающего поколения и возжаждет отстегнуть некую сумму перебивающейся муниципальными крохами местной малюсенькой картинной галерее. Галерея – гордость города, хотя в экспозиции, в основном, – работы местных художников-самородков. Послезавтра он начнет думать о спасении своей грешной души и жертвовать на храм. Вполне вероятно, что послепослезавтра он осознает, что заработанного своими непосильными трудами бабла на всех не хватит, а жизнь быстротечна. Проникшись скорбью, он продолжит тешить себя, любимого, и эпикурействовать.

Вадим Сергеевич не стал качать права. Собственно, они уже встречались с Никитой Михайловичем в кабинете Бурлакова, и его нынешний беглый телефонный рассказ добавил мало красок в нарисованную им прежде картину.

Херсонский работал у них чуть более года. Зачислен был сторожем, но при зачислении изъявлял согласие за ту же зарплату выполнять и всякую мелкую мужскую работу по музейному хозяйству, типа, прибить-привинтить. Мастер-хаус, одним словом. Никита Михайлович, трясшийся над каждой копейкой, прельстился его кандидатурой из соображений экономии.

Херсонский всякую работу и выполнял, добросовестно, но как умел. Никита, глядя на результаты, думал порой, что звание «Мастера-золотые руки» он бы ему не присвоил, хотя и сам не годился даже в подмастерья. «Тяп-ляп», – говорила его деревенская бабушка, или: «Не оттуда, Никитка, у тебя руки выросли. Не в отца пошел».

Уже когда Никита листал трудовую книжку Херсонского – фолиант, даже, он сказал бы, инкунабулу, не будь она столь затрепанной и замасленной («зачуханной», определила бы его бабушка), его одолевали сомнения в целесообразности приобретения столь ценного кадра. Сомнения разметала в прах Людмила Петровна. Она была соседкой Херсонских и по совместительству – подругой их музейного бухгалтера Людмилы Ивановны и экскурсовода Зои Васильевны. Эти три женщины не столь давно сыграли немаловажную роль в жизни самого Никиты, и сейчас были не просто единомышленницами, но помощницами и сподвижницами в благородном деле создания музея.

Оказывается, речь шла ни больше ни меньше как о спасении молодой семьи. Семья была молодой не по возрасту, а по стажу, и нужно было помочь декабристке-жене поднять мужа с колен, выпрямить и дать возможность сделать первые шаги. А уж учить заново ходить его она будет сама.

Никита и сам совсем недавно обзавелся семьей, и это понятие было пока что для него свято. Это стало вторым соображением при зачислении. Третьим – безусловная порядочность Игоря Юрьевича Херсонского, которую с пеной у рта гарантировала Людмила Петровна.

Короче, стихийно образовалось общество по спасению бывшего алкоголика. Причем, никто не гарантировал, что Игорь Юрьевич не сорвется. Он ведь мог насторожевать так, что потом пришлось бы подключать полицию к поискам экспонатов и каких-никаких имеющихся в распоряжении музея стройматериалов.