Кто в тереме? - [2]

Как говорится, их жизнь вступила в пору зимы, и нужно было что-то предпринимать радикальное, поскольку у них подрастал сын, Виталик. Для юной неокрепшей души подобные зрелища отнюдь не полезны, тем более что приходящие на спевки сестры и братья взялись привечать соседского сынишку и щедро угощать сладостями.

Из борьбы молодые супруги вышли победителями, но с большими физическими, моральными и финансовыми потерями. Сестры и братья дали Вере добро на продажу ее половины дома только после того, как Люся и Толик пообещали приплатить недостающую сумму для покупки ими отдельно стоящего, изолированного дома, без соседей. Толик шутил:

– Ну, Надежда и Вера уже жили у нас за стеной, теперь надо ждать Любови.

– Нет, – отвечала Люся, – по хронологии теперь должен вселиться мужчина. Как наши президенты чередуются: лысый – волосатый, лысый – волосатый!

Невезучая половина дома переходила из рук в руки, в промежутках пустовала или сдавалась квартирантам, а время сначала шло, потом бежало, после уже и летело. Люсина и Толикова любовь не выдержала проверки временем и бытом, и они расстались. Толик поселился у новой жены и благородно не претендовал на положенную ему по закону часть отеческого гнезда.

И вот тогда, в соответствии с Люсиной классификацией, их соседом опять стал мужчина – Игорь Юрьевич Херсонский, фельдшер станции скорой помощи.

В те времена он именовался Гариком только в узком круге родственников, друзей и любимых женщин. Руки у него были золотые, сердце доброе, характер незлобивый, и в старой части Артюховска он был нарасхват: капельницу поставить, укол сделать, давление померить. К нему бежали и днем, и ночью. Так и получалось, что помимо своей официальной работы с не такой уж большой зарплатой, он практиковал неофициально, не афишируя своей деятельности (времена были другие), при этом практика у него была широкой и доходы весьма приличными.

Поскольку накопительский инстинкт у Игоря Юрьевича напрочь отсутствовал, а семьи не имелось (вероятно, когда-то она была, но история об этом умалчивает), то ему ничего не оставалось, как тратить «левые» заработки на коньяк. Плюс к этому – бесплатный медицинский спирт и подношения в виде того же коньяка. И пошел необратимый процесс.

О женщинах Игоря Юрьевича можно было бы рассказывать долго. Для него тоже наука страсти нежной была «измлада и труд, и мука, и отрада», и он никогда не изменял принципу этики – о женщинах, как о покойниках, или хорошо, или никак. Не изменял он и своим эстетическим принципам в отношении женщин. «Искра пробежала» – это было не про него. У женщины должен был быть определенный социальный статус – парикмахерши, продавщицы, массажистки его не интересовали, даже на том этапе его жизни, когда сам он приобрел статус маргинала, а вышеперечисленные труженицы превратились в стилистов, менеджеров и специалистов по мануальной терапии широкого профиля. Ниже медсестры он не опускался. Имея за плечами багаж знаний медучилища, он никогда не переставал заниматься самообразованием.

Зоя Васильевна Конева, близкая подруга Людмилы Петровны, в бытность свою заведующей районной библиотекой, с придыханием рассказывала об одном из активнейших своих читателей – Игоре Юрьевиче Херсонском. Тот, по ее словам, совсем не читает ширпотреба – фэнтези, триллеров и боевиков, а следит за серьезными художественными новинками и не пропускает ни одного номера «Нового мира» и «Иностранной литературы». Женщина, которую выделял из толпы прочих его благосклонный взгляд, должна была помнить хотя бы два-три стихотворения из школьной программы, обладать чувством юмора, дабы не приходилось ей объяснять, в каком месте анекдота надо смеяться, уметь ходить на высоких каблуках и НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не носить химзавивку.

Женщины постоянно роились во дворе у Люси и Гарика. Случалось, одна еще не окончательно отчаивалась взять его в руки и превратить в полезного члена общества, а другая уже маячила в калитке, уверенная, что у нее-то все получится в деле перевоспитания обаятельного фельдшера и превращения его в порядочного семьянина.

Когда Игорь Юрьевич въехал в свое новое жилище, он и на Люсю обратил благосклонный взор. Конечно, дама значительно старше него, но сохранилась хорошо, есть в ней изюминка, и речь правильная. Никаких тебе «каклета» и «вармишель», «ярманка» и «помидора». Ох, уж этот артюховский диалект!

Опять же, одинока и под боком!

Он, было, попытался сходу ее обаять, в уверенности, что особых усилий не потребуется, но Люся скроила такую гримасу и пошлепала губами – что-то прошептала про себя, что Гарик мигом понял: ему тут ничего не светит. Он был не в курсе Люсиной печальной истории и даже слегка закомплексовал, хотя в ту пору был еще ого-го!

Постепенно женщины отсеялись, а Игорь Юрьевич скатился к самому подножию социальной лестницы и превратился в Гарика-алкаша. Пол его берлоги был усеян бутылками различных калибров, а в последние годы – уже и пузырьками из-под спиртовых настоек. Слава богу, Гарик завязал с куревом из экономии, а то бы рано или поздно уснул с окурком, и полыхнули бы они за милую душу!