Кто убил профессора Ф.Ф. Белоярцева? История "голубой крови" в зеркале прессы - [32]

Потому нужно нащупать недовольных в лаборатории Белоярцева. (А при одержимости Феликса, при том, как он работал сам и заставлял работать других, недовольных не могло не быть!) Недовольных пожалеть, посочувствовать, возмутиться какой-либо несправедливостью по отношению к ним, очень осторожно подбросить идейку насчет письма: действительно, мол, сколько можно терпеть!

И вот письмо уже написано…

Да, в гибели Феликса эти люди сыграли не последнюю роль…

Сейчас психологи делят людей на два типа: лидеры и ведомые. Феликс, бесспорно, был лидером. Он собрал, сплотил, повел за собой коллектив, четко сориентировал его на определенную задачу. За годы совместной работы они стали как бы единым организмом. И в этом организме Феликс был мозгом и сердцем. Поэтому никто не ушел из лаборатории, когда он сказал: "Никаких диссертаций, никаких наград в ближайшие годы. Никаких защит по отдельным завершенным этапам. Сначала мы делаем препарат, отрабатываем его, передаем в клинику. Все остальное — потом. Тех, кто не согласен, не держу".

Среди них оказалось немало таких же одержимых, как он, для которых понятие "рабочий день" не существовало. Но он и отстранял от работы, когда видел, что человек "не тянет". Он не был снисходителен, не давал поблажек, как не был снисходителен сам к себе.

Не потому ли появилось это анонимное письмо?

И, может быть, не последнюю роль в трагическом исходе сыграло знакомство с протоколами допросов его сотрудников. Некоторые из признаний не могли его не задеть очень больно. И не случайно на следующий — свой последний — день Белоярцев написал: "Не могу жить в обстановке травли и предательства некоторых сотрудников…"

7

В октябре 1985 года должно было состояться рабочее совещание по итогам клинических испытаний препарата. Несколько раз оно переносилось, сначала — из-за работы комиссии Минздрава, потом — из-за гибели Белоярцева и связанных с ней обстоятельств. Совещание прошло во второй половине января. Иваницкий с трудом, выйдя на высокие инстанции, добился разрешения продолжать работу лаборатории.

— Завершить работу над препаратом, наладить его выпуск — дело нашей чести, — сказал тогда Иваницкий, открывая совещание. В совещании участвовали и биофизики, и химики, и медики; медиков больше всего. Это были те, кто испытывал препарат в клиниках. Я разговаривал тогда почти со всеми из них. Препарат применяли в основном в реанимационных ситуациях: в военом госпитале, в Киеве — в Институте нейрохирургии, в детской хирургической клинике в Москве, в травматологической клинике в Днепропетровске… Шестьсот успешных применений и ни одного отрицательного результата!

Выписка из решения совещания:

"Просить Минздрав разрешить продолжение клинических испытаний. Просить АН продолжить исследования и координацию всех работ. Просить разрешить организацию производства перпарата на опытном предприятии в Научном городке, которое полностью готово к его выпуску".

Все эти просьбы остались без ответа, как осталось без ответа письмо профессора Новицкой-Усенко из Днепропетровска бывшему министру здравоохранения с просьбой разрешить испытания препарата хотя бы в острых ситуациях по жизненным показаниям. А в письме было следующее: "К сожалению, в связи с приказом Минздрава мы прекратили применение препарата и двое больных — 16 и 30 лет, поступившие в клинику после, казалось бы, успешной реанимации на месте происшествия, погибли. Их гибель можно было бы предотвратить при использовании в лечении препарата. Применение препарата у больных с политравмой и массивным кровотечением позволяло не только быстрее выводить их из состояния шока, но и давало возможность сократить летальность".

В те дни я надеялся напечатать статью об этих работах. Тогда, я впервые заехал к Иваницкому домой. Они жили вдвоем с женой. Все было хорошо в этом доме: и строгая, чуть академическая обстановка с обилием книг, и милая, чуть академичная жена. Мы вместе обсуждали статью, и он снова заговорил про Белоярцева.

И меня удивили его странные глаза. Я лишь потом понял, что, когда он уходил в свой собственный мир, глаза его становились будто отрешенными. Смерть Белоярцева в чем-то изменила Иваницкого, он тяжело пережил ее. Он не то чтобы постарел, но четче стали черты лица, появилось какое-то другое выражение глаз. Но главное — он стал уже иначе смотреть на саму жизнь…

Вскоре коллектив лаборатории медицинской биофизики попросил Иваницкого взять на себя руководство его работой. В их представлении он был единственным, кто мог спасти препарат и сохранить коллектив. Иваницкий встретился с ними. И решил так: исполняющим обязанности заведующего лабораторией назначили одного из учеников Белоярцева, а Иваницкий взял лабораторию под особый контроль.

Кто бы знал, что дальше он поведет борьбу в одиночку. Дальше борьба шла в каких-то высших сферах.

Он написал письмо в президиум Академии наук с просьбой создать комиссию, которая компетентно разобралась бы в научных проблемах, связанных с препаратом, и вынесла бы свое решение. Такая комиссия была создана, в нее вошли крупные специалисты, а возглавил ее ученый, известный в научном мире как человек глубоко порядочный. Комиссия работала несколько месяцев. Судя по предварительным отзывам, она составила благоприятное мнение о лаборатории, о препарате, об институте в целом.