Кто убил профессора Ф.Ф. Белоярцева? История "голубой крови" в зеркале прессы - [22]

Прошлого, увы, не вернешь. Но в истории с перфтораном необходимо разобраться до конца. Хотя бы ради будущего требуется вскрыть механизм катастрофы с тем, чтобы подобное повториться не могло.

В. ШУМАКОВ, член-корреспондент АМН СССР, директор НИИ трансплантологии и искусственных органов Минздрава СССР

Как и многие коллеги-медики, мы решили воспользоваться перфтораном для своих нужд, едва о нем прослышали. Нас препарат интересовал как средство улучшения качества хранения пересаживаемых органов, в первую очередь донорских почек.

Дело в том, что донорские почки после различных сроков хранения начинают функционировать не сразу и, увы, не все. Поэтому процент и скорость их включения в работу является показателем качества консервации.

Благодаря самоотверженности разработчиков препарата мы успели провести полноценные эксперименты на животных, а затем применить его для консервации нескольких десятков почек. Результаты были столь обнадеживающи — при прочих равных условиях добавка "голубой крови" повышала скорость включения почек в полноценную работу в 2–3 раза, — что мы решили ввести перфторан в стандартный протокол, определяющий методику консервации. Но в связи со злополучной историей в институт поступило официальное распоряжение Минздрава временно прекратить использование препарата.

Ныне перфторан для клинического применения никто не выпускает. А это не позволяет дальше развивать наметившееся перспективное направление в области трансплантологии. Говорю об этом потому, что мы успели проверить пущинскую "голубую кровь" в экспериментах на животных еще и для консервации сердца.

Комментарий корреспондента "ЛГ" Матвея Хромченко

В истории с "голубой кровью" речь идет не только о медицинских препаратах. Разворот событий в ней в первую очередь характеризует способ существования ученых, организацию науки и нравственный в ней климат. С этой точки зрения все, что случилось в ИБФ АН СССР и вокруг него, для изобретателей и новаторов, не понаслышке знакомых с нравами в "храме" науки, предельно банально. Разве что накал страстей превысил обычную "норму", породив не только драматизм, но и трагичность случившегося. Но именно банальность, а не драматизм требуют от нас сегодня — в эпоху утверждающей себя гласности — выявления механизмов и рычагов, позволяющих администраторам от науки превращать ее из поля битвы идей в вотчину для утверждения раздутых амбиций и сведения личных счетов. Иначе не объяснить, почему и каким образом даже в ожесточенные научные диспуты — а иными они бывают редко — вовлекаются государственные, советские и партийные органы.

Анализ историй, подобных той, что развернулась вокруг перфторана, подсказывает, что необходим специальный правовой кодекс, нечто вроде свода законов, ограждающих ученых и саму науку от самоуправства любых администраторов, в том числе академических.

И еще одно. ИБФ расположен на одной, к тому же не очень протяженной, улице в Пущине рядом с другими академическими институтами. Вместе с ними он образует НЦБИ — Научный центр биологических исследований. Но даже в пору наивысшего накала страстей соседи предпочитали наблюдать за событиями со стороны, исповедуя принцип невмешательства. И когда, уже недавно, разыгрался другой конфликт — между Вычислительным центром и Серпуховским горкомом КПСС (по этому поводу дважды выступила газета "Известия"), — то Институт биофизики, равно, как и остальные соседи по Пущинскому научному центру, тоже предпочел позицию "чистых рук".

Но если у нас нет сплоченного научного сообщества — а мы вроде бы имеем право на такой вывод, — то не исключено, что и свод законов окажется бессильным в противостоянии вненаучному вмешательству. Позволяет же себе Прокуратура СССР уже который год продолжать расследования в ИБФ АН СССР и вокруг него, хотя все выдвинутые обвинения — кем выдвинутые? — одно за другим отпадают. Неужто и дальше правоохранительные органы будут отстаивать честь мундира так же, как Серпуховской горком КПСС?

Кстати сказать, насколько нам известно, Московский обком КПСС решения бюро горкома не утвердил. Однако Г. Иваницкий по сей день лишен партийного билета, а в Серпухове, судя по всему, не собираются возвращаться к этому вопросу, не говоря уж о гласном — с публикацией в городской газете — извинении перед ранее публично опороченным ученым.

И последнее, о чем нельзя не сказать сегодня в связи с обсуждаемой историей, обратившись уже к собратьям по журналистскому цеху. Чем ситуация серьезнее, тем с большей ответственностью обязан каждый журналист подходить к анализу и оценке событий, фактов, высказываний.

Мы говорим сейчас о публикациях в газете "Советская Россия", автор которых предъявил серьезнейшие обвинения человеку, уже ушедшему из жизни, и его товарищам до окончания следствия и суда. При этом журналист позволял себе подтасовывать одни факты, скрывать другие, пользоваться источниками информации, которые до решения суда не имеют ни права быть обнародованными, ни юридической силы, ибо суд их еще не квалифицировал.

Банальная и одновременно трагическая история с перфтораном в очередной раз поставила острейшие вопросы научной жизни, значение которых сегодня, после недавно завершившейся XIX партийной конференции, возрастает во сто крат.