Кто-то умер от любви - [6]

Внезапно меня заставил вздрогнуть телефонный звонок. Господи, кому я понадобилась среди ночи?

Это был Пьер.

Я с большим трудом узнала по еле слышным звукам голос своего брата, который спрашивал, понимаю ли я, что мы с ним теперь сироты. Это слово смело все на своем пути. Ему никак не удавалось заснуть. Мне удавалось. Может, я привезу ему пачку сигарет? Да, конечно.

Я не стала читать ему нотации, момент был неподходящий. К тому же мне тоже хотелось курить, а я еще утром выбросила пачку — кажется, последнюю.

* * *

«Самые страшные разочарования приносят нам не другие люди, а шок от столкновения наших фантазий с реальностью.

Мы с Анни всегда проделывали путь от школы до галантереи вместе, вдвоем. И хотя мы не выходили одновременно, разделявшая нас дистанция по мере движения сокращалась. Тот, кто шагал впереди, заметно сбавлял скорость, зато шедший сзади так же заметно ускорял шаг, пока нам не удавалось поравняться.

Однако много лет спустя, когда мы встретились в Париже — а случилось это 4 октября 1943 года, — Анни со смехом возразила, что в обеих этих ипостасях выступал я — то нагонял ее, то позволял себя нагонять; она может поклясться, что сама ничего такого не делала. Я даже и не пробовал спорить, к чему? Ведь в те времена я ни за какие блага не отказался бы от этих прогулок, которые называл про себя „прогулками влюбленных“ — слова часто помогают украсить положение вещей. Признаюсь, я очень долго уповал на то, что мы будем вместе, но все обернулось иначе; теперь она, наверно, замужем, в двадцать лет это нормально (я нарочно слегка состарил ее, чтобы хоть так отомстить). Я видел обручальное кольцо у нее на пальце. И притворялся невозмутимым. Изображал мужчину, который не желает навязываться, не питает больше никаких надежд. Мужчину, который не внушает опасений. В детстве я никогда не прибегал к низким уловкам с целью привязать ее к себе, но в тот день, 4 октября 1943 года, я сидел, уставившись в пол, чтобы не встречаться с ней глазами, и говорил, сам себе удивляясь, прямо противоположное тому, что думал. То есть великодушно открывал ей путь к откровенности: пусть расскажет мне все, что хочет, без оглядки на прошлое. Как она живет? Счастлива ли?

Странное дело, Анни ответила мне признанием:

— Я должна сказать тебе, Луи: ты всегда был у меня первым. Первым, кто меня поцеловал, первым, кто погладил по щеке, дотронулся до моей груди, первым, кто увидел, что я иногда ничего не надевала под юбку.

И Анни перечислила все эти „первые разы“ — она помнила их лучше меня.

— Почему же ты мне никогда об этом не говорила?

Она подняла на меня глаза.

— А зачем говорить мужчине, что он — первый? Разве объявляют двенадцатому, что он — двенадцатый? Или последнему, что он — последний?

Я не нашелся с ответом.

Может, вываливая на меня все свои воспоминания, она надеялась, что я ее прощу, прощу за то, что у нас с ней так ничего и не получилось? А все потому, что она начала меняться, когда стала ходить в гости к этой мадам М.

Анни резко встала, как будто мое соседство вдруг смутило ее. Она предложила мне выпить цикория, извинившись за скудное угощение: при этом лимите на продукты у нее не осталось ни настоящего кофе, ни сахара. Она нервно открывала и закрывала один шкафчик за другим, словно не сознавала, что делает. Квартирка у нее была совсем крохотная. Я смотрел на ее босые ноги, шлепавшие по этим нескольким квадратным метрам. Кухня, в которой только и были что раковина да плитка, и кровать рядом, в спальне. Я ее и не заметил бы, если бы Анни на минуту не вышла туда. Целых три года я не видел ее, три года ничего о ней не знал. Мне даже в голову не приходило, что она может, как и я, жить в Париже. Я смотрел на ее ногти, покрытые облупленным красным лаком; в деревне она их не красила. Наша встреча казалась слишком прекрасной, чтобы быть реальностью. На улице уже стемнело. Внезапно я понял, что безумно хочу ее. Она протянула мне чашку с горячим цикорием.

— А ты помнишь супругов М.?

Как могла Анни задать мне этот вопрос?!»

* * *

На следующее утро я позвонила на почту.

Штемпель на конверте свидетельствовал о том, что все три письма были отосланы из XV округа. Может быть, по этому штемпелю, по какому-нибудь неведомому мне почтовому шифру можно определить, в какой именно ящик их опускали? Тогда я могла бы наклеить там объявление с просьбой к Луи связаться со мной.

Но ответ был однозначным: определить это невозможно, нет такого способа. А обклеивать записками все ящики XV округа я не собиралась, не хватало мне еще всяких психов, которые станут без толку мне названивать.

Однако эти письма явно имели для кого-то большое значение, и где-то в Париже их наверняка ждала другая Камилла Вернер. Вот ее-то мне и следовало искать. Обрадованная тем, что нашлось решение проблемы, я открыла сезон охоты на своих однофамилиц, но какая же чертова прорва Вернеров оказалась в Париже! Просто хрен знает что! Вообще-то пора бы мне отучиться без конца ругаться, Пьер прав: «Женщине это не идет, с такими манерами тебе не вернуть твоего Никола». Заткнись, Пьер! Не смей говорить мне о нем! Я же не лезу в твои отношения с девицами, с которыми ты спишь.