Кто-то мне должен деньги - [31]

Он уставился на меня.

— Лучше и не пытайся.

Затем, обращаясь к Эбби, сказал:

— А за тобой я пригляжу.

Она не удостоила его ответом, молча вышла из комнаты, а Бенни пошел за ней.

С минуту я мрачно размышлял в одиночестве, а потом заметил телефон на столике у кровати.

Позвонить в полицию? Я вспомнил, что Эбби говорила про легавых, но, поразмыслив, решил, что рискнуть все-таки стоит. Терять мне было уже нечего.

Я протянул руку, снял трубку и услышал:

— … мог сказать нам… Секундочку, босс.

— Хорошо.

Трубка того аппарата, что стоял на кухне, негромко стукнула о стол. Очень осторожно я опустил трубку на рычаг, лег, укрылся до подбородка, сложил руки на груди, устремил взгляд в потолок и постарался принять совершенно невинный вид.

В комнату вошел Ральф. На лице его было написано отвращение. Даже не взглянув на меня, он обошел кровать, дотянулся до телефонной розетки возле столика и вырвал шнур. Затем выпрямился, покосился на меня и заметил:

— У тебя мозгов совсем нет.

Я был сконфужен.

Он покачал головой, повернулся и вышел.

Минут через пять пришла Эбби с подносом. За ней следовал Бенни. Он опустился на стул в дальнем углу, а Эбби поставила поднос на край кровати, затем помогла мне сесть, подсунула под спину подушки и переставила поднос мне на колени.

Прозрачный куриный бульон. Хлеб с маслом, два кусочка. Чай с лимоном. Блюдечко ванильного мороженого.

Я съел все, что было передо мной, а Эбби сидела на краю кровати и с одобрением наблюдала.

Один раз, оторвавшись ненадолго от еды, я спросил:

— Сколько времени я проспал? Сегодня ведь четверг?

— Да. Ты проспал весь день. В какой-то момент я боялась, что ты умираешь: ты лежал и совсем не шевелился.

— Отец, наверное, беспокоится,— сказал я.— Я всегда звоню ему, когда…

— Я позвонила ему и сообщила, что с тобой все в порядке. Я не могла ему сказать, где ты находишься, вдруг кто-то станет давить на него, ну я и дала ему понять, что ты вроде как ночи проводишь со мной. Так что он не волнуется за тебя.

Бенни, по всей видимости, не прислушивался к нашему разговору. Я взглянул на нее.

— Ночи провожу, а?

Эбби шлепнула меня по колену, накрытому одеялом.

— Ты еще слишком слаб, чтобы думать о таких вещах,— сказала она и улыбнулась.

— Я скоро поправлюсь,— пообещал я, и тут подошел Ральф.

Эбби повернулась к нему.

— Что дальше?

— Ждем,— ответил он.

— Чего?

— Сола.

— Он придет сюда? Соломон Наполи? — спросил я.

— Ага,— сказал Ральф.— Он хочет с тобой поговорить.

К тому времени, когда позвонили в дверь, почти час спустя, я чувствовал себя так, словно моя голова уже начала разваливаться на куски. Эбби сидела рядом со мной на кровати. Услышав звонок, я часто заморгал и схватил ее за руку, и мы нервно улыбнулись друг другу, что, как предполагалось, должно было нас приободрить.

В прихожей зазвучали голоса, потом вошел Ральф, а следом за ним еще трое.

Несмотря на все мое волнение, я сразу же понял, кто из них Соломон Наполи. Двое других были просто бандитами, те же Бенни и Ральф, только получше одетые. А тот, который шел между ними, и был Соломоном Наполи.

Я невольно засмотрелся на него. Ростом он достигал не более полутора метров, и его голова едва доставала до плеча любому из тех парней, что прикрывали его с флангов. Он был одет в строгий костюм, будто собрался в оперу на премьеру. Но особенно поразила меня его голова, которая казалась слишком большой по сравнению с телом, но не настолько, чтобы выглядеть несоразмерно, а как раз в той мере, чтобы придавать ему импозантный, властный, внушительный вид. Необыкновенно благородная голова с густой шапкой волос, тяжеловатая челюсть, великолепные белые искусственные зубы, прямой, уверенный взгляд, приятный легкий загар. Ему было, пожалуй, около сорока. В целом он производил впечатление человека, постоянно поддерживающего себя в форме с помощью игры в мяч и вообще привыкшего относиться к себе с уважением.

И к тому же он улыбался! Он вошел, улыбаясь, как политический деятель, открывающий предвыборную кампанию, его зубы сверкали, в глазах светился живой интерес ко всему, что они видели, а походка была упруга и тверда. Его телохранители остановились в дверях, а он прошел к кровати и протянул руку, звонким голосом обращаясь к Эбби:

— Мисс Маккей! Как поживаете? Я был очень высокого мнения о вашем брате. Какое горе, какое горе.

Сквозь свое собственное оцепенение я заметил, что Эбби тоже была зачарована. Ее ладонь выскользнула из моей, она медленно встала, пожала его протянутую руку и неуверенно произнесла:

— Э… благодарю вас. Спасибо.

Он отключил ее, подключил меня. Мной полностью владело ощущение, что он проделывает именно это. Продолжая держать Эбби за руку, он взглянул мимо нее на меня, и его улыбка и взгляд полностью парализовали мою волю.

— А как наш больной?

— Вроде ничего,— пробормотал я.

— Хорошо. Хорошо.— Он выключил меня, подключил Эбби: — Дорогая моя, вы не могли бы посидеть в гостиной, всего несколько минут? Нам с Честером необходимо кое-что обсудить. Мы вас не задержим. Ральф!

— Здесь, босс,— отозвался Ральф, и его голос рассеял чары.

До этого момента я был абсолютно загипнотизирован Наполи, его обаянием, его магнетизмом, заполнявшим всю комнату. И до тех пор, пока Ральф не произнес: «Здесь, босс»,— я не помнил, кто этот человек на самом деле. Соломон Наполи. Гангстер.