Кто такие мирмидонцы? - [9]

. Известен по крайней мере один случай, когда слово такой модели стало олицетворением и именем мифического существа. Κηληδών – разливающийся, раздающийся звук – у Пиндара (Pind. Delph. pai. 8. 71) стало термином для Сирен (ср. Σειρηδών – поздняя форма для Сирены, Schol. II. 24. 253). Вторым случаем олицетворения могут быть наши Мирмидонцы. Аналогичный переход абстрактного существительного на –do-, -dinis в персонификацию демонстрирует лат. cupido (cupidinis) – желание в паре с Купидоном. Полной словообразовательной параллелью к μυρμιδονες является лат. formido (dinis) – ужас – образованное от родственного корня с помощью родственного суффикса[21].

Теперь посмотрим, как представлены мирмидонцы в эпосе. Прежде всего мы уже видели, что слово не встречается в ед. числе. Мирмидонцы – это Pluralia tantum по внутренней форме слова. Причем в эпосе эта внутренняя форма слова как бы вынесена вовне и окружает мирмидонцев на всех уровнях текста. На уровне устойчивых словосочетаний – формула «со многими мирмидонцами» и «многие (многочисленные) мирмидонцы» (II. 16. 240, 21. 188, 23. 60, Od. II. 496 и др.), где определение тавтологически дублирует смысл определяемого. Кроме возницы Ахиллеса, пяти воевод и Патрокла, мы знаем по имени еще двух мирмидонцев, выступающих из общего строя только в момент своей гибели (Бафикл и Эпигей). В остальном мирмидонцы – это хор, стая, толпа, рой. Так строятся мизансцены поэмы: мирмидонцы играют роль хора вокруг Ахилла-протагониста, оплакивающего Патрокла (II. 18. 323; 355, 23. 60); шатры и корабли мирмидонцев «толпятся» кругом шатра Ахиллеса и защищают его (18. 69). В 16 песни «Илиады», где мирмидоняне – главная действующая сила, на пространстве каких-нибудь ста строк сосредоточены развернутые сравнения мирмидонян с волками, стая которых кружит вокруг Ахиллеса, их тесного строя – со стеной из камней, пригнанных друг к другу; наконец, мирмидонцы «вытекают» из корабля, как из гнезда – рой потревоженных ос. Приведем эти образы-сравнения в переводе Гнедича:

                            Подобно как волки,

Хищные звери, у коих в сердцах беспредельная дерзость,

Кои оленя рогатого, в дебри нагорной повергнув,

Зверски терзают; у всех обагровлены кровию пасти;

После, стаею целой, к источнику черному рыщут;

Там языками их гибкими мутную воду потока

Локчут, рыгая кровь, поглощенную; в персях их бьется

неукротимое сердце, и всех их раздуты утробы, –

В брань таковы мирмидонян вожди и строители ратей

Реяли окрест Патрокла, слуги Эакида героя...

(155–160)

Крепче ряды их сгустилися, выслушав царские речи.

Словно как стену строитель из плотно слагаемых камней

В строимом доме смыкает, в отпору насильственных ветров, –

Так шишаки и щиты меднобляшные сомкнуты были;

Щит со щитом, шишак с шишаком, человек с человеком

Плотно сходился; касалися светлыми бляхами шлемы

Зыблясь на воинах, – так мирмидоняне густо сомкнулись.

(210–217)

Быстро они высыпались вперед, как свирепые осы,

Подле дороги живущие, коих сердить приобыкли

Дети, вседневно тревожа в жилищах их придорожных;

Юность безумная общее зло навлекает на многих;

Ежели их человек, путешественник, мимо идущий,

Тронет нечаянно, быстро крылатые с сердцем бесстрашным

Все высыпаются вдруг на защиту детей и домов их,

С сердцем и духом таким от своих кораблей мирмидонцы

Реяли в поле; воинственный крик их кругом раздавался.

(259–267)

Pluralis мирмидонцев не чисто грамматический, он, так сказать, «мифологичен»; он потому не предполагает единственного числа, что тут перед нами архаичная «единичная множественность», известная по низшей демонологии, которая не отличает отдельной русалки от русалок, которой нельзя задать вопрос, сколько в лесу леших.

Традиция, объединившая мирмидонцев с подземными жителями, обладала не только лингвистическим слухом, но и мифологическим. Как уже было сказано, еще Кречмер увидел в мирмидонцах страшных призраков. Мы можем уточнить сегодня эти его догадки. Действительно, нерасчлененное и неопределенное множество, вызывающее ужас, – это подземные жители, «маны» преисподней (manes, как известно, тоже pluralia tantum). «Бесчисленные (μυρίαι) Керы», – говорит о подземных демонах смерти Симонид Аморгский (I. 20). Характеристики мирмидонцев в эпосе – их лютость, кровожадность, необоримость, браннолюбие – при отсутствии каких-либо других «национальных» черт также подсказывают, что перед нами демоны смерти, транскрибированные эпическим сознанием в воинственных мирмидонцев, подобно тому как «сказочное» сознание создало воинственных муравьев-мирмеков. В божестве Фобосе можно видеть параллельный мирмидонцам комплекс: войны, страха и демона смерти. В греческой низовой религии Фобос-Страх выступал не как персонифицированная абстракция – божество войны и спутник Ареса, но рядом с Атой и Мойрой, т. е. как загробное божество[22].

После исследований, обобщенных и продолженных в сравнительно недавней работе Х. Хоммеля (см. наше примечание 2), мифологическая роль Ахилла как бога мертвых и царя преисподней может считаться доказанной. Нам хотелось бы здесь указать только на стаи птиц – служителей (θεράποντες, как и мирмидонцы) Ахилла в его святилище на острове Левке, отождествлявшемся в древности с обителью мертвых Островом блаженных. Источники называют разных птиц, но подчеркивают, как правило, их белизну (чайки, аисты и т. д.)