Кто стрелял в президента - [34]
«Это почему же» — вскипела коляска.
— И что же ты, Зефирова, собираешься делать на сцене в образе Владимира Ильича? Держать речь «Детская болезнь левизны в коммунизме»?
— Нет, зачем о болезнях? Я жаловаться не привыкла. На балалайке буду играть.
«Ленин, кстати, любил прямо с колес выступать», — не унималась коляска.
— Люба прекрасно владеет балалайкой и гармонью, — радостно подтвердила Надежда Клавдиевна. — Геннадий Павлович ее научил.
— Чему может научить Геннадий Павлович, я предполагаю, — отчеканила Гертруда Васильевна.
— Гена, все ж таки я не понимаю, что произошло между тобой и товарищем Гертрудой Васильевной? — потребовала отчета Надежда Клавдиевна.
— Надежда, не надейся! Ни-че-го! — рассердился Геннадий Павлович.
— И что же, по-вашему, Ленин будет исполнять на балалайке? — зловеще спросила Гертруда Васильевна. — И почему на балалайке? Почему не на бубне?
«Бом-м! Двадцать! Ети мать! Бом-м! Двадцать и один!» — надрывались часы.
— Ты уж, Люба, действительно… Может, вообще Владимир Ильич у тебя на ударных барабанить будет? — укоризненно проговорила Мария Семеновна.
— Да-а, Зефирова, тебя послушаешь, так Октябрьскую революцию хиппи какой-то совершал, — возмутилась Гертруда Васильевна. — Ну все, хватит! Мы с Марией Семеновной достаточно наслушались этой ленинской ахинеи. Теперь тебя, Зефирова, будут слушать в райкоме комсомола.
— А чем вас, почтеннейшая Гертруда Васильевна, собственно говоря, не устраивает балалайка, яркий пример народного творчества? — взвился Геннадий Павлович. — Что вы имеет против народности искусства? Или вас привлекают буржуазные его формы? Рок-оперы? Комедии абсурда?
«Бом-м! Японский городовой! Двадцать шестнадцать!»
— Рок-комедии? — Гертруда Васильевна задохнулась. — Меня?!
— Да, вас! — горячился Геннадий Павлович. — Народность искусства, это, между прочим, особая эстетическая категория. И Ленин, в отличие от вас, понимал, что балалайка — это не трень-брень!
— Вы подобрали удивительно верное определение! — саркастически вскрикнула Гертруда Васильевна. — Трень-брень!
— Нет, Ленин понимал, это — форма непосредственного участия народа в художественном творчестве. Балалайка — это степень соответствия искусства эстетическим вкусам и потребностям широких народных масс. Широких!
— Мне все же непонятно, что именно широко исполнит ваша дочь на этой вашей балалайке, находясь в образе вождя? Аппассионату, может быть?
— Нет, апассионату Любочке пока не осилить, — робко произнесла Надежда Клавдиевна.
— Тогда что? В красной армии штыки чай найдутся, без тебя большевики, я извиняюсь, обойдутся? — саркастически вопросила Гертруда Васильевна.
— Зачем же утрировать духовную жизнь народа? — горячился Геннадий Павлович. — Есть полюбившиеся трудящимся произведения, созданные профессиональными композиторами. Ленин, кстати, любил «Коробейников» на стихи Некрасова. Может быть, вам и Некрасов чужд?
— Нет, Некрасов мне близок.
— Тогда к чему весь этот разговор?
«Бом-м! Двадцать тридцать один пропади все пропадом!» — молотили часы.
«Да замолчите же! — хором завопили рюмки. — Что вы заладили: бом-бом!»
«Любушка, — запричитала коляска. — Наплюнь ты на этого Ленина! Вот он тебе сдался! Гляди, крику сколько! Уж присралось Гертруде этой «Елку 7 ноября в Сокольниках» ставить. Мало ли других каких хороших сказок? «По щучьему велению», например. Я буду печкой, а ты Емелей. Выезжает печь, а на ней Ленин лежит. Тьфу, Емеля. Или еще хорошая сказка: «Емеля и печник».
— Но почему я не могу играть Владимира Ильича? — умоляюще воскликнула Люба.
— В самом деле, Гертруда Васильевна, — вступилась Надежда Клавдиевна. — Люба же не виновата, что роды были трудными, ей пришлось накладывать щипцы.
— Может Владимира Ильича тоже щипцами тащили? — звонко выкрикнула Люба. — Вы же не знаете?
— В самом деле, — раздумчиво сказал Геннадий Павлович, — форма головы у Ленина довольно своеобразная. Логопедические нарушения опять же. Вы же не будете отрицать, что Ленин картавил? Типичная родовая травма.
— Ну, знаете! — отпрянула Гертруда Васильевна.
— Своеобразная такая форма, — вновь пробормотал Геннадий Павлович.
«Может, мать его тоже на Первомай рожала, торопилась, — предположила коляска. — 22 апреля, чай, неделя всего и оставалась».
— Я не знаю, за какое место тянули вашу дочь, но, скорее всего, за язык. Знаете ли вы, что она сообщила в райком, будто советское право в нашей школе преподается чрезвычайно узко?
— Я имела в виду…
«Любушка, молчи», — попросила коляска.
Ее колеса и сейчас, когда она ехала в джипе, дрожали от негодования при воспоминании об той давнишней истории.
— Во, порядки! Меня там не было, — возмущался Николай, — Я бы этой Гертруде мозги привел в порядок. И чем все кончилось?
Люба долго не могла продолжить рассказ — ее тискал молодой смех.
— Вдруг часы перестали бить, и наступила такая тишина. Слышно было, как у мамы в руках чайник остывает. И я восклицаю: «Гертруда Васильевна, я все поняла, вы правы, не могу я Ленина в таком виде играть». А потом всхлипнула и шепчу: «Я согласна, пусть мне косу отрезают, раз у Ленина волос не было».
Николай хохотнул.
— Коля, я была настолько глупой, наивной девчонкой. Совершенно не понимала, что окружающие, посторонние люди меня стесняются. Всем неловко, все уверены, что у человека в инвалидной коляске непременно с головой не в порядке. Того и гляди слюна потечет. Парализованными брезгуют, больных боятся — вдруг за руку схватит, замычит. Все хотят находиться рядом с благополучными, богатыми, здоровыми. Чтобы у окружающих складывалось впечатление, что и ты сам богат и благополучен. Больной рядом — как плохая одежда. Можно соврать, что на тебе старая куртка, потому что ты едешь с дачи. Но не соврешь же при живом человеке, что ты этого инвалида знать не знаешь и вообще подошел копеечку подать. Видеть инвалида, значит переживать, страдать. А кому этого хочется? Никто ведь по доброй воле не будет делать себе больно. А кто-то боится, что проявит разок к убогому участие, и тот навяжется в друзья. И будь тогда добр быть добрым всю оставшуюся жизнь. В то время я об этом не догадывалась, мама с папой без конца твердили, какая я умная, талантливая, красивая девочка, как много я встречу прекрасных людей, верных друзей и какая большая, — тут Люба слегка смутилась, — какая большая ждет меня любовь. Когда Гертруда Васильевна начала качать права, мне и в голову не приходило, что все дело в моей коляске. Коляска была частью моей внешности, как для других девочек — веснушки или тощие ноги. Конечно, хотелось бы быть без веснушек. Но уж как сложилось! Мне в голову не приходило, что мою карьеру на школьных подмостках зарубают из-за диагноза. В моем понимании это было так же нелепо, как не выбрать кого-то из ребят на роль репки, из-за того, что у ребенка черные, а не серые глаза. Ведь я отлично пою, играю на балалайке, кого и брать на главную роль, если не меня? Вот так я думала.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Какую тайну много лет хранят обитатели огромной петербургской коммунальной квартиры? Почему так боятся открывать дверь на черную лестницу, по которой когда-то поднималась прислуга и уводили под утро «врагов народа»? Любопытство Марии, решившейся спуститься по темной лестнице на улицу, только добавило жителям коммуналки страха – в квартиру стала приходить загадочная дама в черном. Марии и ее другу Илье предстояло выяснить, зачем является дама, что она ищет в комнатах и за что сердится на жильцов?
Роман Елены Колядиной «Цветочный крест», вызвавший целую бурю после вручения автору премии «Русский Букер» заканчивается тем, что героиню, обвиненную в колдовстве, сжигают в срубе. Да так ли это?«Потешная ракета» – продолжение жизнеописания Феодосии Ларионовой. Только теперь она – и не она вовсе, а монах Феодосий, добравшийся с обозом до Москвы, где ждет его (ее) новая череда необыкновенных приключений…
Москва оккупирована войсками НАТО. Сопротивление продолжает лишь горстка патриотов, а, главное, в городе нет героев – отважных, сильных, готовых защищать свою Родину. Подавленные москвичи, правда, слышали о призрачном поезде метро – он отправился в путь 15 мая 1935 года, его пассажирами стали герои СССР: авиаторы, рабочие-ударники, метростроевцы. Как жаль, что это всего лишь городская легенда! Но старый генерал Краснов верит: призрачный поезд метро, полный отважных героев, уже более восьмидесяти лет мчится к станции «Стадион Народов».
У Лидии Гречининой с детства обнаружилось странное свойство: она слышала то, что человеческому уху совершенно недоступно. Родители затаскали девочку по врачам, но не смогли постигнуть природу странного феномена. Так Лида и жила в мире не слышимых обычными людьми звуков, и все они ее просто завораживали. После окончания университета девушка получила интересную работу, полюбила, и ей казалось, что взаимно. Но в сердечных делах она была не так чутка, и, если бы не трагический случай, Лида никогда не расслышала бы музыку истинной любви…
Все кончено, думала каждая из героинь этих историй. Потому что он ушел. Потому что теперь обнимает другую и ей говорит слова, которые шептал тебе. Несчастная любовь, безответная, любовь-предательство и любовь-сплошная-ложь-от-начала-до-конца. Они поняли, любовь это сон, всегда исчезающий под утро, и самое большое несчастье. Но почему же так хочется вновь пережить его! И как найти в себе силы пожелать любимому счастья? А может, нужно поделиться своим нерастраченным чувством с тем, кому еще тяжелее – с маленьким ангелом, встреченным на пути, который так ждет свою маму!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.