Кто послал Блаватскую? - [8]
Но есть абсолютное табу и в православии: нельзя врать, когда речь идет о твоем вероисповедании. Нельзя называть себя не-христианином. Нельзя выражать согласие с еретическими верованиями. Если христианин услышал свое имя при зачитывании списков иноверцев, язычников, и просто промолчал, не опротестовал эту ошибку – он уже считался отступником.
Рёрихи же лжесвидетельствуют именно в вопросе о своем вероисповедании. И уже хотя бы по тому они находятся вне православной традиции.
Православная традиция знает, что надо по разному проповедовать Евангелие разным людям: “для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона - как чуждый закона, для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых” (1 Кор. 9,20-22). Мы знаем, что одним надо давать облегченное понимание духовной жизни (“молочко”), другим – более глубокое (“твердая пища”): “Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах” (1 Кор. 3,2).
Но и при этом нельзя приписывать христианству то, чего в нем нет, нельзя утверждать то, что Евангелие на самом деле отрицает, а также нельзя отрицать то, что на самом деле в христианстве есть. Нельзя ради миссионерского приспособления к предубеждениям греческих философов-спиритуалистов сказать, что, мол, христианство не проповедует воскресения мертвых. И нельзя ради приспособления к индусам сказать, что христианство, мол, вполне согласно с идеями кармы и переселения душ.
То есть - христианин не может действовать подобно теософам и … Будде. “В отношении Будды к нирване проявляется та же самая стратегия, которая уже прослеживается в его отношении к проблеме атмана – приспособление к уровню аудитории. Нирвана должна отличаться от всего того, что известно человеку, т. е. быть разительным контрастом его привычной жизни. Но вместе с тем она должна быть и привлекательной целью (едва ли большинство последователей Будды могло бы вдохновиться идеалом “ничто”). Поэтому для них Будда связывает ее с блаженством, а для более “продвинутых” йогов говорит о прекращении сознания”.
В христианстве подобное поведение невозможно. Можно менять акценты и способы аргументации, но нельзя в одной аудитории говорить нечто противоположное тому, что сказано соседнему собранию – особенно, если речь идет не о политике, а о содержании христианского вероучения.
Христианин не может назвать себя буддистом[61]. Иногда мне жаль, что я не могу использовать этот миссионерский прием. Он был бы сегодня очень успешен. Я знаю, какое волшебное слово я должен произнести в школьном классе или в университетской аудитории, если я хочу, чтобы мальчики и юноши пошли за мной. Стоит мне произнести лишь одно слово – и они выстроятся в колонну и радостно замаршируют за мной в монастырь. Стоит только сказать, что я к ним пришел из монастыря по имени – Шаолинь. Мол, я к вам послан ради того, чтобы посвятить вас в великую эзотерическую тайну удара левой пяткой по правому уху.
И все же я не могу так говорить. Я не могу назвать себя ни буддистом, ни жрецом культа Вуду (тоже о-ч-ч-чень популярное верование у молодых потребителей голливудской продукции). После некоторых газетных статей бывает стыдно ходить по улице в православной рясе. Но сменить ее на что-то более незаметное я не могу.
Но теософы могут называть себя чужими именами и даже отрекаться от своего собственного (“мы не оккультисты!”).
Итак, теперь понятно, почему еще в предисловии к “Сатанизму для интеллигенции” я предупредил, как не надо вести диспут о теософии. При опровержении моих выводов не надо лишь приводить мне противоречащие им цитаты из рёриховских книг. Эти цитаты я и так знаю. Вопрос для меня в другом: можно ли верить, что именно в этих местах проповедники теософии были искреннее, чем в других?
Цитаты – даже воспроизведенные с фотографической точностью - могут врать. Ибо не все, что писали теософы, они писали для открытия своих мыслей; многое они писали и говорили ради их сокрытия. Как различить – где “маскировка” и “внешние щиты”, а где “тайная доктрина”? Надо анализировать внутреннюю логику теософской системы. Надо помнить ее истоки. В случае обнаружения противоречий между теософскими текстами, надо обращаться к “Тайной доктрине” Блаватской, – ибо “Учение Наше заключает “Тайную Доктрину”” (Мир огненный. 1,79) - а противоречащие ей утверждения Рёрихов считать не более чем маскировочным прикрытием…
И, вступая в дискуссию с теософами-рёриховцами, надо быть готовым к самым головокружительным трюкам: подмене значения слов и откровенным лжесвидетельствам, к мгновенным переменам позиций рёриховцев на ровно противоположные. И, конечно, надо быть готовым к тому, что рёриховцы сделают вид, что они напрочь не слышат аргументы своих оппонентов…
Это – не диспут с учеными или философами. Тот, кто начинает разговор с теософом или рёрихианцем, должен знать, что перед ним – пропагандист и вербовщик. В зависимости от сиюминутной пропагандистской потребности он может установить самые разные “маскировки” – даже взаимоисключающие. Поэтому теософские тексты невозможно рассматривать как нечто целостное. Одно и то же слово может иметь совершенно разные значения на разных страницах даже одной и той же книги. Один и тот же тезис может отрицаться в одном месте и утверждаться в другом.
