Кто ответит? - [18]

— Чего? — переспросил парень.

— Чего… Книжки надо читать, а не табуретом размахивать…

— Монин! — Воспитатель коротко оглянулся на военного, и тот замолчал, вновь разжигая папиросу. — Монин… дай слово, что больше такого не повторится. Слово мужчины.

— Не дам.

— Почему?

— Потому. Котов — мразь, — убежденно повторил парень. — Вот выйдет отсюда, вырастет, точно завмагом станет. Крыса. Его только пусти, где сытно, все сожрет. Давить таких буду.

— Пойдешь в изолятор, — тяжело дыша, сказал военный, стиснув плечо воспитателя — мол, помолчи. — Понял? Пойдешь… если не понимаешь человеческого…

— Испугали! — Парень сплюнул в угол. — Мне и в карцере есть чем заняться.

— Ты у меня поплюйся! — угрожающе вздыбил плечи военный.

— Чем же ты собираешься заниматься в изоляторе? — тихо спросил воспитатель.

— А я там бегаю. — Парень зевнул. — Бегаю, приседаю… Отжимаюсь. — Помолчал. — Сплошная физкультура. Устану посплю. Проснусь — по новой…

— Спортсменом хочешь стать? — спросил военный неожиданно миролюбивым тоном.

— Не-а, — лениво сказал парень. — Хочу таких, как Котов ваш, с одного удара валить. Без табурета.

— Дура ты, — проронил военный устало. — Думаешь, крепким кулаком все в жизни решишь?

— Вы умный, — отрешенно парировал парень.

— Погоди, Алексей. — Воспитатель, засунув руки в карманы, неуклюже прошелся по комнате, внимательно осматривая грубые потеки масляной краски на стенах, хлипкие стулья, решетку на окне, будто запоминая все это. — Вот ограбил ты магазин. Кому хуже сделал, ежели из чистого принципа исходить? Продавцам, которых за жуликов, посчитал?

— Ну. — Парень поднял на него уверенный взгляд. — Ревизия там потом была, одного посадили, точно знаю.

— А в милиционера зачем стрелял? Милиционер-то не чета жуликам, верно?

— Оборонялся. Или я его, или он меня… Чего непонятного?

— Так. — Воспитатель с силой потер затылок. — А награбленное куда бы дел?

— Себе взял. — Парень не раздумывал — Заработанное, чай.

— Заработанное? Чем же? Трудом?

— Шкурой. — Ответ прозвучал резко. — Риском. Кто как умеет. Один — руками, другой — башкой, а третий — и тем, и другим, а еще — волыной. Так вот!

— Слабенькая у тебя позиция, Монин, — сказал воспитатель. — Слабенькая и плохонькая. Один ты против всех. А вокруг либо жулики, по твоему разумению, либо враги заклятые. Ну, а ты в мечтах своих самый из жуликов сильный, самый отважный, да? И потому есть у тебя право стрелять, людей калечить… Котов же ведь никого не…

— А трус потому что, — лениво перебил парень. — Срока боится, карцера, фрайер…

— Ты слова подбирай, слова, — сказал военный напряженно.

— Ну чего, макаренки? — весело спросил парень, поднимаясь. — Спать хочу, организм требует… Куда мне? На койку отпустите или в изолятор?..

— У тебя наряд сегодня, Монин, — сказал военный. — Вне очереди. В ночь. Так что с койкой обождать придется.

— Сортир, значит, драить? — Парень потянулся. — Не, другого ищите. Котов вот с больнички возвратится… По нему дело!

— Ты себя что… лучше других считаешь? — Воспитатель повысил голос.

— Лучше.

— Монин! Ты сейчас же отправишься в наряд… — отрывисто, на звенящей ноте приказал военный.

— Ясно, — кивнул парень утомленно. — Значит, в изолятор… — И вышел за дверь, пискнувшую провисшей петлей.

— Во экземпляр, — обреченно качнул головой воспитатель. — Придется, значит, ужесточить… меры.

— Страха в нем нет, — отозвался военный задумчиво. — Стенкой закончит, до упора пойдет, знавал таких…

— Так мы же его остановить должны…

— Должны-то должны… — Военный перевел взгляд на серую, растрескавшуюся штукатурку потолка. — Да попробуй переломить его… Ты читал, как он на следствии себя вел? Ведь насчет оружия серьезно его крутили, без скидок, что малолетка, а ничего не вышло: нашел и нашел, где — не помню.

— Он действительно в изоляторе это отжимается? — недоуменно спросил воспитатель.

— Угу, — угрюмо подтвердил военный. — Как заведенная машина. На хлебе-воде а все равно — до трех потов. Воля! Не на то дело употреблена только. Кабы в другое русло ее.

— Кабы! — сказал воспитатель.

ДЕЛА ПОВСЕДНЕВНЫЕ

Забавная была карикатура в газете, веселенькая: два дружка шагают по улице мимо пиццерии, и один говорит другому в подтексте выделяя итальянское наименование учреждения: не ходи, мол, Вася, туда в пиццерию — там мафия!

Он свернул с дороги прямо на тротуар обогнул здание и поставил машину сбоку от пиццерии. И подумал до чего же обманчиво мироощущение обывателя! Как падок он на некие тайны, как увлекают его термины «мафия», «бизнес», слухи о дерзких преступлениях, вообще все подпольное! Обыватель живет в домыслах и сплетнях, не зная главного: зарабатывать деньги преступным путем скучно. Ибо заработать много можно не на разбойно-хулиганской стезе, а на хозяйственно-экономической, где нет никакой романтики.

Ярославцев был уверен — в этой пиццерии не погорит никто. Каждый здесь зарабатывал в день столько, сколько без смущения мог бы предъявить при выходе кому угодно. Не наглея, на излишках излишков. И того хватало. Коллектив был дружный, на авантюры не падкий, работающий во благо клиента. Люди нормально трудились, и он с удовольствием помогал им практически на общественных началах.